О современном неогностицизме (ответ Зайцеву А.А.)

Здесь он отвергает право Церкви на отлучение и извержение тех, кто по вере и делом своим не может называться христианином. Цитируя прп. Григория Богослова (где речь идет о Новате) и ложно понимая огненные муки как действительное Таинство Крещения, г-н Осипов, или представляющий его Зайцев, подписывает амнистию Новату. Если Новат может спастись, то тем более остальные грешники. Таким хитроумным способом г-н Зайцев упразднил вечные муки, помахал на адский огонь конспектами лекций г-на Осипова, и тот погас.

Примечание к "Заключению"
Если мы сравним богословие XIX столетия с богословием XX века, то увидим поразительную разницу. Богословы XIX столетия не только по своей эрудиции стоят выше ученых последующего века, но в их произведениях явно чувствуется цельность и гармония, объективность и непротиворечивость.
Тип мышления людей исторически меняется. Если для предыдущих веков характерным было более синтетическое восприятие мира и уважение к первоисточникам, то в XX веке церковную науку поразил тот же недуг, который подтачивал гуманитарные науки уже с XVIII столетия: это рационализм и сомнение, вылившееся в панкритицизм. Этот процесс происходил постепенно, но в XX веке накануне революции произошел взрыв.
Казалось, что ученые одержимы революционным порывом ломать все прошлое, чтобы строить на руинах новый мир, отчасти используя старые кирпичи. Не только мелкие умы поддались этому искушению, но такие эрудиты, как Бердяев, Флоренский, Булгаков. Так называемые "религиозные мыслители" - философы в богословии - потеряв духовные ориентиры, или, если угодно, не сумев приобрести их, с одной стороны, заинтересовали интеллигенцию вопросами религии, а с другой, внесли в эти вопросы необыкновенную путаницу. Богословие в какой-то степени отражает духовный уровень современного ему времени. Поэтому кризис интеллигенции вызвал определенный кризис в кругах церковных ученых.
Это был прежде всего переход от синтетического мышления к аналитическому, от целого - к частному, от основополагающих идей - к фрагментам. Появилось то, что можно было бы назвать "нервозностью богословия". Оно не захватило глубины Церкви, а только ее поверхность, как ветер поднимает волны, но глубина моря остается спокойной. Большинство верующих, почти все, хотели одного - сохранить чистоту Православия. Поэтому Церковь осталась тождественной себе самой и выдержала удары тарана революции.
В 20-х годах пышно расцвели ядовитые цветы модернизма; обновленчество отвергло Предание, пыталось реформировать богослужение и превратить Церковь в полигон для своих экспериментов. Это было проверкой Православия. Народ и большинство духовенства отвергли обновленчество и оно оказалось деревом без корней. И теперь повторяются подобные процессы: модернисты утверждают, что в Церкви не существует богословских и канонических ориентиров,что достаточно найти несколько цитат, вырванных из контекста, чтобы обосновать свое мнение и стилизовать его под Православие. Таким способом можно доказать все, что угодно: ведь всякая ересь основана на произвольном монтаже цитат, выбранных из Священного Писания.
То же самое хотят сделать и с патристикой. Неужели богословы XX века могут с пренебрежением смотреть на богословов XIX и  XVIII столетий, когда у людей были более глубокие духовные интуиции, а жизнь - более аскетической и соединена с ритмами церковного богослужения. Модернисты хотят доказать, что у нас нет ни твердой догматики, ни образцов веры, называемых символическими книгами, ни Предания, поэтому "Послания Восточных патриархов" и "Катехизис" митрополита Филарета стал для них стеной на пути, которую надо разрушить до основания.
Все человеческое несовершенно, если символические книги были бы совершенны, то они равнялись бы Евангелию, но они даны для того, чтобы отличить истину от лжи. Свет маяка - это не солнце, но он достаточен, чтобы корабль не разбился о прибрежные рифы.
Религия несравненно глубже философии, поэтому ее терминология остается менее четкой и конкретной. Семантика терминов меняется, и поэтому в символических книгах надо пояснять и уточнять отдельные положения, неизменно придерживаясь их учения, принципов и выводов. А здесь мы видим другое: желание дискредитировать и упразднить эти книги, чтобы очистить поле для других учений. Символические книги Православной Церкви, утвержденные соборами, ни одним собором до сих пор отвергнуты не были. Критика символических книг остается только частным мнением людей, а отвержение их - противопоставлением субъективизма в богословии принципу соборности, то есть антицерковным явлением, так как соборность - это любовь в единстве, дыхание Церкви как живого организма.