О юридизме в сотериологии

В православном богословии сравнительно недавно появился пахнущий протестантизмом термин "юридическая теория" – внутренне пустой и бессмысленный, однако рассчитанный на психологический эффект.

Юристика – это наука о правах, то есть осуществление принципа справедливости в обществе, посредством определенных выработанных норм, охраняемых законами государства. Поэтому сам этот термин – возражение и укоризны вызвать не может. Бог – Высшая Справедливость и в отношении к человечеству осуществляет принцип справедливости через заповеди и ту божественную искру, вложенную в человека, которая называется совестью.

Бог – совокупность и единство всех совершенств. В Божественной полноте внешнее неразрывно от внутреннего и внутреннее от внешнего; точнее, в абсолютной простоте Божества внутреннее и внешнее составляют единое неделимое целое. Но воля Божия, данная людям в заповедях, имеет словесную форму, которая заключает в себе содержание уходящее в Божественную бесконечность, содержание, которое открывается благодатью и служит как средством, так и самим осуществлением обожения. Поэтому в правильном понимании юридическая теория – это принцип справедливости, в котором совпадают закон и заповеди Откровения с внутренним голосом совести человеческой души – по природе христианки.

Злоупотребить можно всем, извращать можно все, в том числе лучшие законы, но в этом виновно падшее человеческая воля и его лукавый ум, а не сам принцип справедливости. Модернисты подвергли осмеянию слово "юридизм", стараясь придать ему унизительный, карикатурный, комедийный смысл какого-то судебного крючкотворства, какого-то мертвого механизма, который может захватить, раздавить и уничтожить человека, то есть засудить невинного посредством словесных ухищрений и  изворотов. Во всяком случае, модернисты хотят представить юридизм, как нечто внешнее, мертвящее, лишенное нравственного чувства.

Модернистам непонятно, что содержание не может существовать без формы и, что для падшего человека необходим внешний ориентир, чтобы голос совести не спутать с голосом своих страстей. Даже человеческое правосудие учитывает душевное состояние человека, побуждения, которые руководит его поступками и в связи с этим одни и те же законы может применять в различной степени для разных лиц. Конечно, это в идеале. Но в отношении божественной справедливости гармония между внутренним и внешним должна быть всегда сохранена. Лютер противопоставил веру, как основу нравственности, внешним поступкам человека, и этим самым подорвал основу нравственности.

Некоторые протестантские секты дошли в своей борьбе с юридизмом до такого извращения, что считали, что чем больше человек грешит и вместе с тем верит в то, что он уже спасен благодатью  Божией, тем больше он исповедует и прославляет милосердие Божие и тем крепче его вера. Уже подобные мысли встречаются в частных письмах Лютера. Древний гностик апостольских времен Карпократ также отрицал всякие юридические нормы, как сковывающие свободу человека и призывал действовать и жить по голосу любви, которая у него и его последователей превратилась в распутство. В протестантстве карпократизм осуществил Ирвинг.

Нам говорят, что юристикой можно злоупотреблять и указывают на пример схоластики, но злоупотребление всегда остается патологией; кроме того, в схоластике виновна вовсе не юристика, а дерзкое вторжение в область Откровения аристотелевской логики. Если бы в государстве были бы отменены юридические законы, и гражданам предлагалось бы жить по голосу совести, то кого обрадовало бы это? – воров и бандитов, которые боятся слова "закон", но не особенно страшатся угрызения совести.

Модернисты забывают, что человек находится в состоянии тяжелого падения, и сама совесть может постепенно заглушаться, как бы мертветь, и,  наоборот, от борьбы с грехом пробуждаться, и голос ее становиться более ясным в шуме наших страстей. Но при всех духовных состояниях и во всех случаях жизни необходимо иметь ориентиры в учении Евангелия, сохраненном и действующем в Церкви.

Падение человека открывается ему по мере стяжания благодати.  Наш современник святой Николай Сербский писал, что его душа похожа на Вавилон во время построения башни. Что же сказать нам о своей душе? Что сказать о претензиях модернистов о нравственности без закона, которая, в конце концов, оканчивается безнравственностью, христианством без Христа и протестантскими "бритыми" сотериологиями?

Особенное раздражение у модернистов вызывает догмат о искуплении, являющийся центром, как бы «сердцем» православной сотериологии. Искупление это тайна божественной любви, превышающая ангельские умы, которые благоговейно предстоят пред этой тайной, как перед неприступным светом.  Сама вечная жизнь для людей станет постепенным раскрытием бесконечной любви Божества к Своему творению. Тайна искупления будет раскрываться в вечной жизни, по мере приближения души к Богу, в новых осияниях ее благодатью Святого Духа. Это будет не осознание, подобное нашему земному умопостижению, а онтологическое познание через непосредственное созерцание и соучастие в Божественной жизни.

Здесь на земле тайну словесно выразить и передать можно  только посредством символа. Преподобный Иоанн Дамаскин пишет: «А так как мы находим, что в Божественном Писании весьма многое символически сказано о Боге очень телесным образом, то должно знать, что нам как людям и облеченным этой грубою плотию, невозможно мыслить или говорить о божественных и высоких и  невещественных действиях Божества, если бы мы не воспользовались подобиями и образом и символами соответствующими нашей природе. Поэтому то, что сказано о Боге очень телесным образом, сказано символически и имеет очень возвышенный смысл» (Преподобный Иоанн Дамаскин, «Точное Изложение Православной Веры», книга 1, гл. 12.).

По отношению к тайне искупления уже апостол Павел употреблял такие выражения как « выкуп», «купля», «стяжание», «плата» и т.п. и этот образный, приточный язык был вполне понятен его современникам, и теперь остается родным и понятным для тех, кто с молитвой и благоговением читает Священное Писание.

Святые отцы также, чтобы приоткрыть нам бездонную глубину искупления, в меру наших духовных и интеллектуальных возможностей, или, если угодно, по причине нашей ограниченности, прибегали к языку иносказаний: символам, ассоциативным образам, подобиям, аллегориям, сравнениям, метафорам, примерам, сопоставлениям, и всем видам синекдохи и троп по отношению Божеству и Его действиям.

Разумеется, все человеческое не совершенно, и можно найти неудачные примеры: слишком абстрактные и натянутые аллегории, метафорические образы, лишенные мистической глубины, особенно у западных схоластов, с их  рационализмом и узкой пунктуальностью. Такие аллегории тщательно выискивают и подвергают различным спекуляциям модернисты, чтобы опорочить сам догмат искупления, и обвинить православных богословов в каком-то несуществующем «католическом плене», повторяя крикливые протесты отцов реформации.

Какие средства употребляют модернисты  в своей «петушиной» борьбе с традиционной православной сотериологией? Часто те же самые, что атеисты, которые сознательно профанировали и уродовали библейский язык, в результате чего антропологические символы по отношению к Божеству выдавались за буквальные, как бы фотографические  изображения. На этой лживой основе создавались карикатуры в журнале «Безбожник».

Указания экзегетов – понимать метафорические образы Священного Писания и церковной гимнографии  в самом «в возвышенном и духовном смысле», как путь, возводящий ум и сердце к Богу – модернисты заменили противоположным: они ищут в символах и аллегориях самый уничижительный и пошлый смысл, и навязывают им заведомо ложное, приземленное содержание, и затем опровергают собственные вульгарные представления.

Итак, мы считаем, что одним из главных методов борьбы модернистов с православной сотериологией и в частности с догматом искупления, является умышленное извращение специфики,  характера и задач библейского и святоотеческого языка, то есть метод профанации.