Скрытый демонизм (из книги «Люди погибели»)

Однако его «ценность» для нас заклю­чается в том, что Геккель откровенно признал: дарвинизм — это «новая религия без Бога»; сам он публично отрекся от христианства, сопро­вождая это скандальными выходками в целях рекламы: создал в Берлине биологический музей, наименовав его «храмом простейших», а себя — «главным жрецом религии одноклеточных». Он призывал германское правительство превратить кирхи и костелы в школы и музеи дарвинизма, назвав их храмами «новой всемирной религии».
Довольно жалкое зрелище представляют верующие эволюционисты. Для них Бог — не Живая Личность, а энергетический заряд, создавший Вселенную, планировщик эволюции, которая, как русло реки, направлена к заранее заданной цели.
Что же такое сама эволюция? - Композиция сил, заложенных в вещество, или формообразую­щая энергия, которую верующие эволюционисты отождествляют с Божественным Духом? — непонятно. Если эти ученые придерживаются библейской веры, то для них Священное Писание становится лишь сборником аллегорий, иноска­заний. Для эволюционистов Христос как Спаси­тель мира не нужен. Сама эволюция приобретает мессианский характер, потому большинство ве­рующих ученых становится пантеистами, пред­ставителями той религии, в которой Бог — всё и Бог — ничто, где сам космос мыслится как модальность, истечение, излучение и воплоще­ние Божества. Для пантеистов Бог — безлич­ная сила, нейтральная по отношению к добру и злу. Эйнштейн писал: «Бог и диавол — одина­ковая величина, только с разными знаками: «+» и «-». Это значит, что добро и зло — светоте­ни мироздания, это процесс, происходящий в недрах Божества, который сотрясает мир, как взрывы вулкана. Пантеизм «отделывается» от Бога-Личности, а это устраивает материализированный ум ученого.
Коммунизм также взял на вооружение дар­винизм как некую научную базу для своих фан­тасмагорических идей о будущем «государстве счастья». Энгельс писал Дарвину; «Я считаю Вас своим союзником». Революции нужны жерт­вы. Ленин с присущим ему сарказмом говорил: «Революцию в белых перчатках не делают», а дарвинизм, девальвируя ценность человеческой жизни, приводил к мысли, что эти жертвы оправ­даны. Для эволюции нравственность — это сла­бость; если дрогнет копье в руке воина, то сопер­ник поразит его. «Нравственна только сила — как право на жизнь», — учат эволюционисты; «нрав­ственно лишь то, что служит делу революции», — перефразируют эти слова идеологи марксизма, боевые внуки Маркса. «Для дела революции мы готовы вступить в союз хоть с чертом, хоть с его бабушкой», — откровенно сказал один из них. В таком случае диавол тоже нравствен: хотя он и не пуританин, однако день и ночь работает на эволюцию.
Иногда Дарвина в шутку изображали с чело­веческим лицом и мохнатым туловищем обезь­яны, но было бы вернее изобразить его с туловищем человека и звериной головой. Когда вы беседуете с миловидной девушкой или слушаете лекции профессора-эрудита, то помните, что име­ете удовольствие общаться с ними только пото­му, что предок этой девушки имел более острые когти для нападения, чем его собратья, и густую шерсть, которая защищала его, как кольчуга, в сражении, а пращур ученого профессора обладал массивными челюстями, которыми, как жерновами, перемалывал кости своих врагов.
Дарвинизм превратил человека из богоподобного существа в амебу, которая в процессе эволюции обрастала новыми телами. Современные гуманисты хотят противопоставить двух эволюционистов — Гитлера и Маркса — друг другу, как нравственных антиподов. При этом труп Гитлера стараются не подвергать ни анатомированию, ни перезахоронению. Вокруг этого сатаниста образовался какой-то таинственный заговор молчания, как будто в его могилу вбили осиновый кол. Но вместе с тем порой можно слышать, что этот человек был в личной жизни «романтик и поэт нордической расы», а в поли­тике — «безумный рыцарь, который жил в мире оккультных видений и хотел разбить своим мечом скалу»; что смерть Гитлера — это последний аккорд «Песни о Нибелунгах».
Что же касается Маркса, то его пытаются выдать за благородного гуманиста, правозащитника человечества, для которого дороже всего было достоинство личности. Лидер американских психологов XX столетия Фромм стремится доказать, что «хороший» Маркс народил плохих детей и стал дедушкой преступных внуков. Фромм в сентиментальных тонах описывает сцены из личной жизни Маркса. Но почему, в таком случае, не считать «добрыми гуманистами» палачей Освенцима, которые, закончив свою «нелегкую работу», играли по вечерам на скрипке и забавлялись со своими детьми в семейном кругу, как нежные родители?
 Марксизм детерминизировал человека, лишил его свободной воли, сделал продуктом обществен­ных сил, каким-то гомункулом в экономической пробирке. «Капитал» Маркса — эмоциональная книга, написанная на волне протеста; она про­питана духом гордыни и непримиримой враж­ды. Язык Маркса — это не логика философа, не фактология ученого, а пророческие вещания жреца, восседающего над толпой. Надменный язык того, кто не умеет слушать, не терпит воз­ражений и относится к своим оппонентам с презрением и сарказмом.
Характерно, что Маркс и Энгельс в своих юношеских литературных опытах обращались к сатане как живому существу, а искусство — куда больший интим человеческой души, неже­ли философия.
Главное место в марксизме занимает учение о будущем человечества, которое имеет сходство с хилиастическим иудейским апокрифом Баруха, но противоположно Апокалипсису свято­го Иоанна Богослова. История разорвала в клоч­ки бухгалтерские счета Маркса, но дух вражды, борьбы, противостояния воплотился в пламя революции. Марксизм поместил личность чело­века в его собственный желудок. Человек ста­новится деталью безликой общественной маши­ны, будь то класс, сословие или государство. Маркс создал миф о коммунистическом Эльдо­радо, где улицы будут мостить золотом, а Фромм и другие гуманисты создают мифы о самом Марк­се, скорее всего потому, что порядком устарев­шее оружие еще вполне может пригодиться в борьбе с христианством.

  

***

Теперь мы должны коснуться такого исключительно важного фактора в жизни человечества как искусство, где посредством символов и имитаций художник творит фантастический мир царство вымысла, в которое должен включиться человек, условно приняв его за реальность.
Мы не говорим об историко-документальных хрониках, об этнографических описаниях и т. п., что в значительной мере относится к области науки. Мы говорим об искусстве, создающем вымышленную, но претендующую на правдоподобие историю, средством выражения которой является эмоциональный образ, в котором соединено типичное и индивидуальное; где писатель, как режиссер артистами, распоряжается жизнью сво­их героев, создает сюжеты и ситуации, как фон для выражения их духовных сущностей. Такая литература требует включенности, цель ее - вызвать эмоциональное сопереживание; чем оно глубже и интенсивнее, тем выше ценится талант писателя. Часто говорят: «это захватывающая книга». Действительно, книга захватывает сознание человека и переносит его в несуществующий мир. Литература притупляет у человека чувство реальности, она не учит жизни, а раз­вивает мечтательность и грезы, дает возможность уйти из действительности в некую мыс­ленную ирреальность. Искусство делает душу человека более пластичной, но путем повышения ее внушаемости.
Чтение художественной литературы также является определенным видом творчества. Читатель как бы перевоплощается в литературные персонажи. Он включается в их духовный мир, переживает их чувства и страсти. Перелисты­вая страницы книги, он становится то ребенком, то стариком, то убийцей, то сыщиком, то царем, то рабом. Но это вовсе не безобидное плавание в океане вымыслов. Через сердце человека про­ходят страстные образы, они отравляют его, как тонкий яд, собранный с ярких цветов, которыми любуется мир.
В нас живет грех. Мы уже испорчены врож­денными пороками, и только постоянными уси­лиями воли человек может при помощи Божией обуздывать и контролировать этот грех.
Принцип аскезы — бороться со страстными образами и представлениями. Мирская литера­тура, напротив, культивирует эти образы, прида­вая им внешнюю привлекательность, безобразие называя красотой. Читать мирскую литерату­ру — значит добровольно отдать свое сердце во власть страстям, как добровольно, а затем по привычке принимают наркотик.