Скрытый демонизм (из книги «Люди погибели»)

Если у Фрейда, которому нельзя отказать в откровен­ности, диавол — его учение — предстает в гнус­ном и отвратительном виде, то мнимые против­ники Фрейда стараются одеть этого диавола в костюм джентльмена. Только очень немногие психологи имеют мужество сказать, что един­ственной истинно исцеляющей человеческую душу силой является христианская нравствен­ность, а еще меньше тех, кто скажет: путь из их кабинета должен вести в храм.
Мы остановились на теории пансексуализма потому, что в попытке демонизации мира она представляется наиболее «колоритной». Не толь­ко учение Фрейда, но и его личность вызывала горячие симпатии современных гуманистов. Так президент США Рузвельт обратился к Гитлеру с личным посланием, прося сохранить Фрейду жизнь, не только из сострадания к самому Фрей­ду, но и полагая, что это необходимо для блага человечества. И Гитлер, неприязненно относивший­ся к американскому президенту, охотно исполнил его просьбу: очевидно, его оккультный демонизм совпадал в этом вопросе с чаяниями гуманистов. Фрейд благополучно прибыл в Америку, но вско­ре скончался от рака языка.
Следует сказать, что психология и психиат­рия, за малым исключением, демоничны уже по­тому, что не признают существование диавола, скрывают его страшное воздействие на душу человека и этим самым лишают больных ре­альной помощи — Того единственного, Кто по­бедил диавола.
Возникает вопрос: все ли душевнобольные одержимы диаволом; можно ли смотреть на широкий спектр душевных заболеваний — от маниакальных депрессий и визионерства до ис­терии — как на одержимость? Нам кажется, вопрос поставлен не совсем правильно. Грани­ца между душевной болезнью и здоровьем весь­ма условна: все мы больны, будучи носителями первородного греха — незаживающей травмы в душе каждого человека; все мы больны вслед­ствие этого греха нашими страстями, и, самое главное, — темным влечением к пороку, подоб­ным оккультно-магической любви души чело­века к диаволу.
У человека из всех душевных сил менее все­го деградировал рассудок, который в некоторых случаях может оценивать свое болезненное и страстное состояние. У душевнобольных эта сила поражена, влияние темных духов не встречает в них даже малой преграды, как поток, ког­да разрушена плотина.
Душевное заболевание может иметь различ­ные причины, в том числе и органического ха­рактера, но как в ослабленном организме бурно размножаются болезнетворные микробы, так в душевном организме несчастных больных демо­нические импульсы проявляются с особой си­лой. Явное вселение демона может выражаться в особенных душевных страданиях, влекущих к самоубийству,  беспросветном унынии,  страхе перед святыней и самой мерзкой хуле на Бога. Но в любом случае помочь этим несчастным может только сила Божественной благодати, а ее у душевнобольного отнимают современные психиатры, предлагая иллюзорный путь к исце­лению, в который сами не верят: гипноз и хими­ческие препараты. Это лечение похоже на удары дубинкой по голове страждущего, дабы прекра­тить его болезненные стоны. Он затихает, но не выздоравливает.
Нам говорят о психиатрах-христианах, но, к сожалению, для большей части из них Божест­во — это лишь некая идея, наиболее удобная для медитаций. Мало кто может сказать, что Бог — не средство, а таинства Церкви — не замена курса лечения седативными препаратами, что исцеле­ние предполагает, прежде всего, христианскую жизнь и покорность воле Божией, что Бог — это высшая шкала ценностей, а отнюдь не инструмент, который может быть употреблен, а затем отло­жен в сторону.
Классическая психиатрия относится к религии так же, как система Гегеля к христианству: чтобы стать христианином, надо преодолеть кон­цепции христианства. Однако в действительнос­ти на душу нужно смотреть, как на отдельную субстанцию, нужно признать существование ду­ховного мира и иметь реальный опыт духовной жизни. Парадокс: православный психолог дол­жен стать аскетом и перестать быть психологом. Но тогда рушится всякое понятие о христиан­ской психологии, она становится христианской мистикой и христианской аскезой. Назревает еще больший парадокс: чтобы действительно лечить душевнобольного, психиатр должен стать святым, личным подвижничеством и включением в цер­ковную жизнь стяжать благодать — то единствен­ное, чего боится демон. Это может вызвать улыб­ку. Но если православный психиатр признает существование диавола, то, как он может пола­гать, что это существо можно изгнать из души и тела больного химическими снадобьями — подоб­но тому, как крысу травят ядом?
Итак, психиатрия надела смирительную ру­башку не на диавола, а на больного.

***

Тот же процесс демонизации мы видим в со­временной философии. Ни в одной из крупных философских систем последних столетий не фигурирует диавол, хотя бы в виде безликой разрушительной, темной силы. Такой универсаль­ный факт, как грех, в философских системах искажен, исковеркан или просто-напросто «за­быт». В системах Канта, Шеллинга, Гегеля, не говоря уже о материалистах и позитивистах, диавол тщательно спрятан. Бог из Живой Личности превращен в некую абстрактную идею или же отождествлен с материальным космосом. Философский идеализм последних столетий представлял собой возвращение к язычеству. Философский позитивизм был направлен на то, чтобы уничтожить всякое представление о том, что лежит за пределами сенсорных чувств чело­века. «Богу философов» нельзя молиться. Его, как подопытное животное, охватывают усилия­ми интеллекта. У Гегеля «Божество» — слепой дух, запутавшийся в созданной им материально­сти и старающийся осознать себя самого через рассудок человека, и если есть в мире что-ни­будь святое, то это именно рассудок, способный к чистому логизму.
На развалинах религии, где идеалисты и ма­териалисты поработали дружно, как братья, на этом духовном пустыре должны были взойти самые ядовитые травы оккультизма и магии — суррогата духовности, демонического антипода религии. Философия не дала ни одного (!) ортодоксального православного философа. А те мыслители, которые считали себя православны­ми или хотели быть таковыми, упоминали о диаволе лишь вскользь и так, что имя его можно было принять за аллегорию зла. Они оставля­ли диавола где-то в передней, не пуская его в гостиную. Большинство этих мыслителей — их не назовешь ни философами, ни богословами — находилось под влиянием платоно-гегелевской философии, и сделали они для Православия больше зла, нежели добра. У них нет фило­софски раскрытого учения о первородном гре­хе, о диаволе и той космической бездне антибытия, которая названа адом — местом забвения. А если и есть, то это — лишь жалкие попытки отрицания ада как факта, интерпретация его как некоего субъективного состояния души, оригеновская позиция по отношению к диаволу: диавол, дескать, может спастись, потому что на самом деле «он не такой уж и плохой дух». Но чаще они вообще всего этого избегают, как мифологии, недостойной интеллектуала.
Диалектический материализм, как и его нега­тив — гегельянство — произведение богоборчес­кого ума, только более хитрого и беспринципно­го. Один вовсе не верующий поэт, интуитивно почувствовав это, написал: «Здесь втихомолку диавол живет, через переулок от Маркса».
Философия экзистенциализма рассматривает Божество и демона как внутреннее переживание самого человека, проявляемое в фантастических образах. Как олицетворение состояний, свойств и атрибутов человеческой души. Как рисунки ее подсознания. Опять налицо парадокс: вера зна­чительной части интеллигенции — это, по сути, вера в «нечто», а конкретно — «ни во что», это антиномия религиозного атеизма. Поэтому мы считаем философские построения суррогатом религии, религией плотского разума, интеллекту­альными грезами, целенаправленной ложью — способом изгладить из сердца и ума человека па­мять и представление о страшной космической силе зла, о диаволе как живом существе; сделать этого врага невидимкой.
Философия — это попытка осмыслить миро­здание в определенной системе, поддающейся логической проверке. Но Бог — это абсолютный Дух, Который пребывает выше всяких категорий, Дух непостижимый и неизреченный. Что же касается диавола, то грех алогичен, он, как хаос, не вмещается ни в одну систему. Диавол – дух зла, следовательно, дух безумия. Его дей­ствия непредсказуемы. Философия отказывается от Бога, профанируя Его, и отказывается от де­мона, игнорируя его.
Философию можно назвать «безумной попыт­кой конечного объять бесконечное».