Упавшая звездочка

Ребенком в осенние вечера я любил смотреть на падающие звезды, которые, прочертив сверкающие полосы в небе, исчезали, будто таяли во тьме. Мне говорили, что есть поверье о том, что когда падает звездочка, то, значит, умер человек - его душа разлучилась с телом. И уже ребенком, наблюдая этот звездный дождь, я думал о том, что такое смерть, почему умирают люди, куда исчезают они, и душу ребенка охватывал страх перед тайной смерти.

И теперь звездное небо безмолвно говорит душе о вечности. Звезды похожи на острова и архипелаги в бескрайнем океане ночного неба; за одними мирами открываются другие миры. Неподвижные звезды летят в стремительном полете, только далекие пространства скрывают этот полет от глаз человека, и они кажутся застывшими на месте, как бы приколотыми к шелковому пологу ночи. Почему душа ощущает какой-то мистический трепет перед величественной картиной звездного неба? Почему она стремится подняться ввысь - в ледяные пространства Сириуса и Арктура? Она смотрит в бездонные просторы, словно хочет, как птица взмахнуть крыльями, чтобы взлететь к неведомым мирам, но крылья души сожжены огнем древнего грехопадения, - ее удел влачиться на земле и тосковать о небе.

Я помню, как мой знакомый Георгий Мазурин, художник и поэт, еще задолго до моего монашеского пострига, однажды сказал мне в откровенной беседе: “Я учился в художественной академии, и тогда пришла мне мысль, что лица людей надо писать, употребляя зеленую краску. Меня обвинили сюрреализме и исключили из академии. Теперь я думаю, как нарисовать картину звездного неба; я хочу это сделать, хочу найти цвета, но у меня ничего не получается. Обычный темный фон и желтые точки от золотистого до кровавого цвета – это не ночное небо, а скорее жуки, которые копошатся в черноземе. Я пробовал рисовать небо багряным цветом, а звезды зеленым, но это вызывало какое-то чувство тревоги, - как будто смотришь на агонию больного: багряный цвет поглощал звезды, и казался заревом пожара. Я пробовал применить принцип негатива, написал фон золотистым цветом, а звезды черным, но вышло еще хуже: когда посмотрел на рисунок, то показалось, что огромные стаи ворон кружатся над землей.

Решился я на другое: одухотворить звезды и написать их похожими на человеческие лица, и опять неудача, - я увидел перед собой парад отрубленных голов. Тогда я попробовал изобразить звезды в виде светящихся многоугольников, но это оказалось холодной абстракцией, какой-то геометрической игрой воображения. У меня нет денег, чтобы купить несколько холстов, и я стираю одну картину, чтобы написать на ее месте другую. Затем я подумал изобразить звезды с длинными заостренными лучами, которые пронизывали бы всю картину, но получилась какая-то сеть, подобная паутине. Затем я хотел изобразить звезды как вспышки электричества на стыке двух проводов, и опять вышло не то: это были не звезды, а искры бенгальских огней, которых зажигают дети на елке. Я решил изобразить звезды в движении, начертав их траектории в виде пересекающихся эллипсов разных цветов, но на картине вышло оперение каких-то сказочных птиц. Я так и не нашел красок для бесконечного. Я стер последний рисунок, загрунтовал холст, и теперь хочу нарисовать какой нибудь пейзаж для продажи”.

Прошло много лет. Я принял монашество. Наши пути разошлись. Затем я случайно встретился с ним на проспекте Руставели – этой главной артерии столицы. Мазурин шел со своими друзьями, наверно поэтами. Увидев меня, он подошел ко мне, протянул руку и заговорил так, как будто мы находились не в шумном потоке людей, а где - то наедине. После нескольких, ничего не значащих вопросов он сказал: “Я тяжело болен, перенес два инфаркта, и, наверное, третий будет для меня смертельным. Я думаю, что ты хочешь спросить меня, остался я таким же безбожником, как прежде, или поверил в Бога? Но пока отложим этот вопрос, я хочу сказать тебе о другом. Последнее время меня преследует мысль, которую я не могу отогнать: что находится за пределами видимого мира, там, – выше звезд. Я думаю, что не верю в Бога, но иногда мне кажется, что обманываю сам себя; я ловлю себя на том, что часто в разговоре стал произносить слово “Бог”, - почему, не знаю сам”. Я ответил: “Потому что звездное небо стало для тебя встречей с тайной”.

Прошло время. Я узнал о смерти Георгия Мазурина из некролога, напечатанного от имени Союза писателей Грузии. Там были слова: “Он ушел от нас, но с нами остались его стихи и полотна”. Я подумал: нет, он унес с собой от вас еще нечто сокровенное - предчувствие тайны вечности, о которой забыли вы.

Нашел ли он ответ на роковой вопрос, - что находится выше звезд, - об этом знает только его последний спутник – ангел смерти.

Может быть, в тот вечер, когда умер Мазурин, какой-нибудь ребенок смотрел на небо и видел, как упала звездочка, блеснув и исчезнув во тьме.