О современном неогностицизме (ответ Зайцеву А.А.)

Сперва оно рассмотрено на соборе Киевском и вскоре (в 1643 г.) - на соборе Ясском; потом рассмотрено и одобрено всеми четырьмя восточными патриархами и единодушно принято всей греческой Церковью; наконец, и для всей Церкви Русской одобрено и утверждено патриархами Иоакимом (в 1685 г.) и Адрианом (в 1696 г.), который даже назвал эту книгу "богодухновенной", разумеется, не в строгом смысле, и Святейшим Правительствующим Всероссийским Синодом, который, кроме того, что многократно издавал ее для всеобщего руководства православным, подтвердил в 1840 году особое распоряжение бывшей Комиссии духовных училищ о преподавании этой книги по всем семинариям (в низших отделениях), а в 1845 году постановил, чтобы для обстоятельнейшего изучения ее уделен был еще один класс в неделю, и чтобы воспитанники при переходе в высшее отделение перед самым началом курса нарочито повторяли ее как необходимое руководство при изучении богословия;

б) другое - в последней половине того же века (в 1672 г.) на соборе Иерусалимском для охранения чистоты Православия от заблуждений Кальвинских под названием: "Изложение православной веры Восточной Церкви". Истину и чистоту этого Изложения снова засвидетельствовали все святейшие патриархи и другие архипастыри Церкви Восточной когда послали его от себя (1723 г.) в ответ христианам великобританским как истинное изложение и мудрование православной веры и тогда же сообщили для той же самой цели и нашему Св. Синоду; принял и засвидетельствовал и Св. Синод Всероссийский, издав в 1838 году это исповедание на русском языке под заглавием "Послание патриархов Православно-кафолической Церкви о православной вере" для руководства всем православным, а в 1845 году постановив безмездно раздавать эту книгу всем духовным воспитанникам для всегдашнего употребления не только в семинариях, но и по выходе из семинарий".

Из этого можно видеть, что критика архиеп. Василия Кривошеина символических книг находится в разительном противоречии с оценками русских патриархов, Святейшего Синода Русской Церкви и ведущих теологов XIX века. Я думаю, сам г-н Осипов (и г-н Зайцев) согласятся, что архиеп. Макарий как богослов стоит не на одну, а не несколько голов выше архиеп. Василия (Кривошеина).

Далее г-н Зайцев продолжает: "В результате в богословском арсенале архим. Рафаила остается только один авторитетный источник - блаженный Августин. Действительно, в творениях этого Отца Церкви встречаются мнения и о том, что духовное пространство Ветхого Завета ограничено только древним Израилем и библейскими патриархами, и о том, что из ада Христос вывел только "ветхозаветных праведников" именно в этом ограничительном смысле, и о том, что некрещенные младенцы не могут быть спасены".

Хотя я обещал следовать в своих ответах системе, в которой излагает г-н Зайцев,- по главам, однако мне приходится включить новую главу "Как господа зайцевы ухитрились сделать меня одновременно августинианцем и фомистом". Известно, что эти два доминирующие в католической теологии направления соперничали друг с другом. Фома Аквинский больше апеллировал к философии и преувеличивал роль рассудка в богопознании.

В его теологии перевес явно был на стороне капофатики; само название его главного труда "Сумма теологии" уже свидетельствует о его рационализме, так как само богословие это не сумма знаний, а озарение интеллекта светом вечных истин. Что касается блаженного Августина, то он лучше понимал, что религия - это тайна (не незнание, которое рождает скепсис, а тайна, ощущаемая в соприкосновении с ней). Но мистика блж. Августина, часто заменяемая поэзией, блестящей и возвышенной, психологией необычайно глубокой, все-таки не тайнозрение Отцов Восточной Церкви. Надо сказать, что особенно начинаешь ценить красоту слова блж. Августина, когда начитаешься таких "перлов" современных богословов, как, например, "Порядок существования бытия".

В своей брошюре я процитировал блж. Августина только один раз, но мои оппоненты не преминули воспользоваться этим, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев. Что касается Фомы Аквинского, то о нем у меня с г-ном Зайцевым произошел несостоявшийся диалог. Г-н Зайцев грозно обращается ко мне: "Вы такой же католик, как четыре патриарха, написавших послание, как два русских патриарха, принявших его, как Филарет Московский, который никому не доверил перевод этого послания, а сам исполнил его, кроме того, он оправдывал термин "пресуществление"".

Я отвечаю: "Если я такой же католик, как они, то согласен". Г-н Зайцев говорит: "Впрочем, я хотел сказать, что вы ученик Фомы Аквинского". Я спрашиваю робко: "А что, он тоже писал против г-на Осипова?" Господин Зайцев отвечает: "В какой духовной школе вы учились? Фома Аквинский жил в XIII столетии; недавно просматривая энциклопедию я узнал об этом, т.е. еще раз убедился в этом, освежил дату в памяти".

Я пробую возразить г-н Зайцеву: "Ведь я же не верю ни в чистилище, ни в непогрешимость папы". Г-н Зайцев говорит: "Ваша брошюра против г-на Осипова доказывает, что вы католик; ваше учение совершенно тождественно учению Фомы Аквинского. Когда я читаю Фому Аквинского, то мне кажется, что я держу в руках вашу брошюру; когда я читаю вашу брошюру, то мне кажется, что я раскрыл "Сумму теологии" Аквината.

Кроме того, портрет Фомы Аквинского и ваша физиономия имеют разительное сходство. Я знаю, кто вы. Вы по духу средневековый католик, правнук Фомы Аквинского и внук Торквемадо. Вы носите под рясой на поясе с правой стороны меч крестоносца. А с левой - клещи инквизитора. Но вы не учли, что я, г-н Зайцев, прегражу вам путь к дальнейшим католическим бесчинствам". Тогда я стал перед г-ном Зайцевым на колени и сказал: "Сделайте милость, называйте меня досадителем, клеветником, чем вам угодно, только не католиком. Я последний грешник, но не еретик".

Господин Зайцев отвечает: "Мы всех, кто не согласен с нами, называем католиками, это стало нашей традицией; вы что, приятное исключение из общего правила? Вы хотите, чтобы мы лишились своего главного аргумента? Дудки, этого не будет". Г-н Зайцев повернулся и ушел, а я остался стоять на коленях, уверяя со слезами и клятвами проходящих мимо людей, что я не католик.

В средние века между августинианцами и фомистами шли горячие диспуты. В одном из залов Парижского университета стояла решетка, отделяющая две спорящие стороны друг от друга. Диспуты большей частью не оканчивались согласием, хотя каждая из сторон показывала виртуозную диалектику. Решетка препятствовала решить проблемы в рукопашной схватке, так что обе стороны расходились, оставшись при своем мнении.

Когда угасал полемистический задор, они, выйдя на улицу, дружелюбно разговаривали друг с другом и обнимались при прощании до следующего словесного турнира. Надо отметить, что через августинианцев и фомистов продолжался в какой-то степени неоконченный спор между платониками и последователями Аристотеля, между т.н. реалистами (Платон приписывал реальность божественным идеям: чем более общая идея, тем более она реальна) и номиналистами, которые отрицали иерархию идей и считали реальностью конкретную персону (индивидуум, личность).

Но что не удалось Парижскому университету, то удалось г-ну Зайцеву, который примирил и даже соединил эти два направления в моем лице. Сделав такой виртуозный философский синтез, г-н Зайцев снова перешел в наступление. Он приписал блж. Августину и заодно мне мысль о том, что "...духовное пространство Ветхого Завета ограничено только древним Израилем и библейскими патриархами".

Если блж. Августин специально не касался этой темы, а упоминал только библейских патриархов, это вовсе не значит, что он действительно считал, что древний монотеизм ограничивается только ими. Его главный труд "О граде Божием" в значительной мере посвящен истории Древнего мира. Поэтому подобная лакуна в мышлении блж. Августина была бы необъяснимой. Теперь вошел в моду странный вид доказательств. Если исследователь не касается каких-либо фактов, то оказывается можно утверждать, что он отрицает их. Но все-таки я предпочитаю говорить от имени самого себя. Об учении блж. Августина свидетельствуют многочисленные тома его творений, которые теперь приобрести легче, чем прочесть.

Древний монотеизма был подобен огромному материку.