Об иконописной эклектике

Современные иконописцы нередко поддаются искушению - попытке соединить в одной иконе два стиля: иконописный и живописный. Они считают, что народ не поймет икону с ее условностью и символикой и что нужен как бы "переходный мост" от портретного изображения к иконописному, от визуально-мимитического восприятия к мистическому. Они пытаются создать компромиссный стиль: открыть мир духовной красоты через душевную красивость. Однако, по словам апостола Павла, "душевный не разумеет духовного, а духовный разумеет (т.е. понимает) все". Душевно-чувственное может только поработить, а не возродить дух. В основе такого компромиссного метода лежит неустранимое противоречие; если его постараться замаскировать и скрыть, то оно окажется еще более опасным, а именно: икона и картина это два различных ракурса зрения, два различных восприятий мира. Здесь не переход от более простого к более сложному, от несовершенного к совершенному, а два различных шрифта, наложенных друг на друга. Икона требует внутренней включенности, цельного синтетического восприятия, а здесь искусственный синкретизм (соединение разнородных частей). Икона - это видение мира через обратную перспективу, где само пространство и время перестают быть владыками мира, а покоряются духу. Пространство теряет свойство разлучать и отдалять, а время переходит в эон вечности.

Портрет и картина - это видение мира через иллюзорную перспективу (что дальше от меня, то меньше для меня). Палец, приближенный к глазам, кажется больше далекой горной вершины - это эгоцентрическое видение. А к какому зрению можно отнести полукартину – полуикону совершенно непонятно. Скорее всего, здесь речь идет не о видении, а о рассматривании. Такая картина в подсознании человека разделяется на фрагменты иконы и портрета и становится объектом аналитического восприятия. Чтобы несколько пояснить нашу мысль, мы приведем не совсем точный пример: представьте, что картину начал писать тушью китайский живописец, но не закончил ее, а оставшуюся часть картины дописал масляными красками фламандский художник, - какое впечатление произвела бы эта картина? Думаем, что чувство диссонанса, несовместимости, которые воспринялись бы как антиэстетизм. А в иконе смещение стилей воспринимается, как духовная фальшь. С нравственной точки зрения это капитуляция иконописца перед миром, это загримированный под православие модернизм. Такая икона похожа на унию между духом храма и духом мира. Униат для православных - отступник от веры, а для католиков - несовершенный католик, как бы прозелит низшего разряда. Униат от иконописи, с точки зрения православного традиционализма, - отступник от канона, как мистического мировидения, а со стороны классической живописи - дурной художник, нарушающий законы пропорций, где иконописные фрагменты воспринимаются не как символика, а как инфантильность. Такой метод напоминает "прокрустово ложе": икона слишком велика, чтобы уместиться на ней, поэтому ее ломают, как бы рассекают ее тело, чтобы вместить в рамки портрета, а портрет слишком мал для этого ложа, поэтому его хотят вытянуть, чтобы имитировать икону, так что у портрета "выкручиваются суставы" и "хрустят позвонки".

Многие говорят, что икона непонятна для современного человека, но икона не может быть понятной, так как она отражает тайну бытия и глубину, недосягаемую для человеческого разума. Икона - это присутствие духовного мира в пространстве материального мира. Она не перестает быть тайной, которая открывается душе в молитве как новая реалия. Ключ к иконе это не ее профанация и оземление, а наше покаяние и молитва. Чтобы понять духовную красоту иконы, душа должна через покаяние, внутреннюю молитву и включенность в храмовую жизнь очищаться от греха и страстей, тогда она сможет воспринять надмирную красоту, как сродную ей.