Размышление над книгой «Православие и экуменизм»

А экуменисты, по-видимому, не вполне довольны Православием, и поэтому хотят восполнить его опытом различных конфессий и сект. Например, испытать новые эмоции на совместных молитвах с квакерами, пятидесятниками и т.д. или посмотреть ритуальные танцы язычников и представления псевдохристианских сект. 

Я вовсе не утверждаю, что сами авторы статьи столь радикальными методами освободили себя от конфессиональной гордыни; а только хочу указать логическое осуществление их советов, уже воплощенное в экуменической практике. 

Но это все частности. А мы должны найти отправную точку, где начинаются наши расхождения, и ответить на кардинальный вопрос: возможно ли спасение вне Церкви и существует ли какая-нибудь другая благодатная Церковь, кроме Православной, которая была бы единой с Небесной Церковью. Если спасение может осуществляться вне Православной Церкви, если имеются еще другие благодатные церкви, как несколько Тел Христа, то тогда надо решительно осудить деяния Вселенских Соборов, отлучивших еретиков от церковного единства (отсекших их от живого Тела Церкви, чтобы они своей духовной ложью не влили бы яд в ее кровь). Тогда надо отказаться от догматики и каноники, которые были утверждены на этих "братоубийственных" Соборах. Тогда должен стать вопрос о новом подходе к феномену святости, который не допускал бы канонизации и деканонизировал тех церковных деятелей, которые прерывали общение с еретиками, то есть нам необходимо будет отказаться от своей истории, своего вероучения, от своей экклезиологии и перейти к протестантскому анархизму.

Если же спасение возможно только в Единой Церкви, которой является Православная Церковь, то тогда вопрос о том, что лучше - католичество или мусульманство, иеговизм или кришнаитство - отпадает. Нельзя сказать, какое лекарство лучше или хуже, если оно не дает исцеление умирающему; с какой высоты безопаснее сорваться в раскаленное жерло вулкана; на какой кровати лучше умереть - на деревянной или железной; на каком корабле утонуть в море - маленьком или большом, вдалеке или вблизи от берега. Если христианские конфессии не обладают спасающей благодатью и средствами, соединяющими человека с Божеством, то они не имеют преимущества перед другими религиями мира и даже перед атеизмом.

Во время нашествия монголов на Русь и Европу высокопоставленные католические дипломаты предлагали Батыю принять католичество, обещая, что Ватикан поможет стать ему владыкой всего мира. Было ли лучше для Православия, если монгольская орда приняла бы католичество? Скорее всего - хуже. Рим поспешил бы с помощью монгольского оружия искоренить Православие. Святой князь Александр Невский знал, что с татарами можно договориться, а с католиками - нет. Он избрал единственно правильное решение: покориться татарам и бросить все силы на защиту Православия от агрессии католиков - тевтонского ордена и шведов.

История крестовых походов свидетельствует о том, что православным в Палестине, в том числе православному духовенству, приходилось испытывать большее угнетение со стороны католиков, чем от мусульман. Поэтому "крокодильи слезы" экуменистов о том, что из-за разделений христианство проигрывало свои позиции на Востоке - это психологический прием, а не историческая правда. Если Православие не отделило бы себя от лжеучения и не оказывало бы всенародного сопротивления агрессии, идущей с Запада - более страшной, чем с Востока, то Православия уже давно бы не существовало. Его уничтожил, ассимилировал и поглотил бы католический мир, и на сегодняшний день мы были бы католиками или протестантами. Не "летучими мышами, боящимися света", а "дальнозоркими орлами" были Отцы Вселенских Соборов и их преемники в лице Фотия и Марка Ефесского, которые видели, что ожидает Православие, если оно сольется с ересями, а не обособит и не защитит себя.

Авторы приводят возмутительные слова Карташева, с которыми, разумеется, согласны: "...они (христиане А.Р.) сами виноваты в своих разделениях и в услаждении этими разделениями. Не хватало любви христианской и вот Церкви разделились. Разве это не грандиозное, соблазнительное преступление - разделение Церквей?" (стр.7). Карташев - историк Церкви, следовательно, он должен знать о дискуссиях, соборах, святоотеческих посланиях, имеющих целью указать еретикам на их ошибки и не дать им погибнуть. О каком "услаждении" может быть речь? Неужели святой Игнатий Богоносец - ученик апостолов Петра и Иоанна - услаждался при мысли, что еретики погибнут, когда запрещал христианам общаться с ними и предостерегал от их учения поместные церкви? Неужели святой Поликарп, названный "отцом всего Востока", злорадствовал, обличая гностиков, как "первенцев сатаны"?

Неужели святой Иоанн Златоуст, святой Василий Великий и другие отцы, обличавшие ереси и расколы, страдали дефицитом христианской любви, которой переполнены Карташев и современные экуменисты, и радовались вечной гибели ариан и македониан? Разве православные, не пожелавшие стать католиками, хоты бы в форме навязываемой им унии, совершили "грандиозное и соблазнительное преступление"? Сам Карташев являлся министром исповеданий России при Временном правительстве, которое враждебно относилось к Церкви. Для осуществления своих идеологических планов им нужны были люди, скептически относящиеся к христианству, точнее к Православию. Такими были Карташев и Львов. Что касается деятельности Карташева в Богословском Институте в Париже, то, по свидетельству Флоровского, этот Институт субсидировали антихристианские силы, и в нем преподавали профессора преимущественно либерального направления. Неужели Карташев, Булгаков, Зеньковский и Хуфт являются авторитетами для православных теологов, а их произведения - источниками для цитаций?

В главе "Христианское разделение на Востоке" авторы датируют гностицизм II-ым веком, что не соответствует историческим документам и даже самому Священному Писанию. Уже во времена апостолов существовали гностики, с влиянием которых боролись апостол Петр, апостол Иоанн Богослов и их ученики. Апостол Павел предостерегал христиан от общения с еретиками, а также увлечением бесплодной философией, по-видимому, гностическими космогониями. Родоначальником одного из гностических течений, обличаемом в Апокалипсисе, был диакон Николай Антиохиец, современник апостолов. Для чего нужна была эта, казалось бы, незначительная фальсификация, уважаемым авторам? По нашему мнению, для того, чтобы по возможности скрыть тот факт, что анафематизмы еретикам берут свое начало от апостолов, которых экуменисты не решаются прямо и во всеуслышание обвинить в "дефиците любви". 

Авторы пишут, что "Византийские императоры и иерархия патриархов Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима предпринимали на протяжении нескольких столетий (VI-Xвв.) различные попытки и усилия богословско-церковного характера (полемика, собеседования, переговоры и т.п.), административно-государственного порядка (лишение кафедр, ссылки, преследования, принуждения и даже политический компромисс), чтобы возвратить отделившихся в лоно Православной Церкви. Все усилия потерпели неудачу, ибо движущими их мотивами были те же нецерковные, небогословские факторы национально-политического характера, которые лежали в основе разделений и привели к отделению" (стр.8). 

Здесь авторы словно забывают о самом главном универсальном факторе возникновения ереси - о грехе, который проявляется в области сознания в виде мировоззренческой лжи. Отец ереси - гордость, а мать - страстность, действующая через интеллектуальные мечтания. Уважаемые авторы в этом вопросе недалеко ушли от Энгельса, приписывающего возникновение средневековых ересей борьбе горожан с господствующим феодальным классом, с той разницей, что экономическо-социальную подкладку экуменисты подменяют национально-политической, то есть они остаются на позициях неверующих религиоведов. 

Позвольте спросить авторов: а разве до Миланского эдикта (313г.) не возникали ереси, и Церковь не боролась с ними? Ведь тогда у ересей не было ни национального, ни политического стимула, а Церковь была гонима самим государством. Значит, возникновение ересей и борьба Церкви с лжеучениями имеет другие, более глубокие причины, чем государственно-национальный прагматизм, и объяснения авторов мы должны признать вульгарными и носящими в себе инерцию материалистического мышления.