общается не на уровне приветствия во время встречи, а советуется ли он с ними, особенно в своих богословских воззрениях?
Считается ли он с их мнением, интересуется ли их отношением к своим сотериологическим и экклезиологическим воззрениям? Или же он считает, что их дело молиться, а его богословствовать? Поэтому психологический аргумент г-на Зайцева о том, что архиепископ Василий жил на Афоне, и, следовательно, пропитался духом Афона, для нас остается неубедительным. Некоторые западные монахи, например, болондисты и мхитаристы, считали монастырь не столько местом молитвы, сколько условием для продуктивной научной работы.
Теперь скажу о своем маленьком личном опыте, который ничего не доказывает в этой полемике, но для меня представляет все-таки определенное свидетельство. Я заметил, что отношение к Царю-мученику Николаю II является неким пробным камнем для выявления внутреннего кредо человека. После смерти Императора вокруг его имени образовалось духовное поле, разделенное на две части.
Православные традиционалисты чувствовали величие жертвы Императора и его Семьи. Эта трагедия не только эмоционально потрясала их, но они воспринимали ее как мистику борьбы светлых и темных сил, в которой Император стал жертвой и победителем. Либералы с революционной настроенностью питали неприязнь к Императору как во время его жизни, так и после смерти. Для них смерть Императора была эксцессом революции, о которой они не так уж жалели, а для их духовных преемников канонизация Императора как мученика и страстотерпца вызывала однозначный протест. Таким образом, они мистически участвовали в казни Императора как святого.
К этому крылу принадлежит и г-н Осипов, что для нас неудивительно. Но, к сожалению, мы услышали от самого архиепископа Василия в Петербурге незадолго до его смерти, что он против канонизации. Правда это было сказано в очень обтекаемой форме - несвоевременно и нецелесообразно", но слова были произнесены ледяным тоном. Я повторяю, что это не довод в полемике, это только штрих к портрету архиепископа Василия как личности. Афон приветствовал канонизацию Императора, а архиепископ Василий, видимо, и на Афоне сохранил другой настрой.
Теперь остановимся на критических замечаниях архиепископа Василия (Кривошеина) насчет символических книг. Во-первых, он подменяет текстуальный анализ символических книг историей их происхождения. При этом он считает неоднократную переработку, корректировку и дополнения, внесенные в эти книги до их окончательной редакции, не положительным фактом, свидетельствующим об огромной богословской и филологической работе, а, скорее, негативным явлением ("смотрите, сразу не удалось, пришлось переделывать"). На Вселенских Соборах правила и постановления также не были определены сразу. Требовались продолжительные обсуждения, дискуссии, а иногда острая полемика между Отцами Собора; требовались не только духовные знания и богословская оснащенность, но также эрудиция в вопросах истории, философии и лингвистики. Отбрасывались неудачные варианты и составлялись новые, более совершенные; иногда одно слово взывало продолжительное обсуждение.
Характерно, что рационалисты и атеисты, стремящиеся дискредитировать авторитет Вселенских Соборов, подробно останавливались на этих прениях, чтобы показать участников Соборов в нарочито неприглядном виде. Нам не раз приходилось слышать реплики со стороны сектантов: о какой догматической истине вы говорите, когда у вас на этих Соборах дело доходило до потасовок.
Этот прием в другом варианте использовал архиеп. Василий, а г-н Зайцев присоединил к его цитатам свое примечание о том, что митрополит Петр (Могила) - борец за Православие - был узурпатором и автором униатского проекта, который не состоялся. Во-первых, во времена Византийской империи неоднократно бывали случаи, что государственная власть ссылала неугодных ей патриархов, однако последующих патриархов история не считает узурпаторами.
Польско-литовское правительство поставило условием для существования Православной Церкви в границах государства переход в юрисдикцию Константинопольского патриархата. Именно эти силы отстранили митрополита Исаию (Копинского) от руководства Киевской епархией. А г-н Зайцев (или коллегия г-под зайцевых) приписала это лично митрополиту Петру (Могиле), Константинопольскому экзарху, который ныне причислен к лику месточтимых святых.
Что касается предполагаемой, но не совершившейся унии, то митрополит Петр (Могила) вел не только религиозную, но и дипломатическую борьбу как с Ватиканом, так с католическим польско-литовским правительством. Насколько ходы в этой дипломатической борьбе были оправданы,- я не берусь судить, но если митрополит Петр действительно хотел бы унию, то Ватикан распростер бы перед ним свои объятия.
К тому же г-н Зайцев в примечании умалчивает тот факт, что "Православное исповедание веры" было коллективным произведением, в котором участвовал митрополит Петр (Могила), но вовсе не был его единственным автором. Отрицание г-ном Зайцевым книги "Православное исповедание веры" доходит до такого накала и до такой степени, что он порицает постановление о местной канонизации митрополита Петра Могилы. Итак, архиепископ Василий (Кривошеин) и г-н Зайцев совершили психологический обходной маневр перед атакой на текст самих посланий.
Какие претензии имеет архиепископ Василий (Кривошеин) к "Православному исповеданию веры"? Оказывается его шокирует схоластическая структура книги, т.е. форма, а затем присутствие латинской терминологии. Надо сказать, что на Украине православными богословами были написаны целые антикатолические трактаты на латинском языке, так как в то время латынь была таким же общеупотребительным научным языком, как греческий язык в древности
Что касается содержания книги "Православное исповедание веры", то архиепископ Василий не указывает ни одного факта, где католическое влияние проявилось бы в самом содержании книги, а ограничивается общими спекулятивными фразами. Впрочем, он вскользь упоминает о сходстве нравственных глав "Православное исповедания веры" с одним из католических катехизисов, но не решается выводить из этого заключение о каком-либо отступлении или католической специфике в православном труде. Надо сказать, что разделение катехизиса на три части: вера, надежда и любовь - имеют за собой многовековую традицию и уходят корнями в практику древней Церкви. Такую систему, основанную на словах ап. Павла о главных добродетелях - вере, надежде, любви - уже употреблял блаженный Августин. Катехизисы всегда существовали в Православной Церкви, поскольку всегда существовала необходимость дать сжатые и точные знания о вере тем, кто присоединялся к Церкви и принимал Таинство Крещения.
Кроме того всегда существовали духовные училища, где катехизисы были самым главным и основным учебником. Ставленников во священники принимали по экзамену, который предполагал знание катехизиса и т.д. Поэтому неудивительно, что как православные, так и католические катехизисы, имеющие под собой когда-то единое Предание, должны были сохранять какие-то сходства, особенно в той части, которая заключала в себе нравственные вопросы.
Было бы странным, если бы такого сходства не существовало, ведь католицизм представляет собой деформацию христианства, но не генетически другую религию. Были случаи, когда латинский перевод с греческого служил единственным источником после потери оригинала и на основании его осуществлялся обратный перевод на греческий язык и реконструкция текста.
Именно такой латинский перевод с утерянного подлинника позволил прп. Никодиму Святогорцу составить книгу "Невидимая брань", притом латинский перевод был настолько изменен и попорчен, что пришлось переводить его в форме свободного пересказа. Однако православный читатель увидел в этой книге опыты древнего монашества. И эта книга заняла почетное место среди восточной аскетической литературы.
Больше претензий архиеп. Василий (Кривошеин) имеет к другому документу - "Исповеданию веры" Иерусалимского патриарха Досифея, который у архиепископа Василия назван символическим памятником XVII века. Однако и здесь мы видим сознательную подтасовку текста, более подходящую для иезуита, чем для афонца. Символической книгой является не "Исповедание веры" патриарха Досифея, а "Послание патриархов восточно-кафолической Церкви о православной вере".