О полемистических методах Погосова

Копия послана в редакцию газеты "Церковный Вестник".

В газете "Церковный Вестник"   №20 (273), 2003 г. была помещена обширная статья Артемия Погосова "Как не надо издавать богословские книги", в которой содержится негативная критика моей книги  "Векторы духовности". Как мне кажется, главной задачей г-на Погосова было убедить церковное руководство и читателей в необходимости жесткой централизованной цензуры, которая по всей вероятности сосредотачивалась бы в руках нескольких лиц и обладала бы правом вето на публикации любых неугодных этим лицам взглядов и мнений. Это означало бы невозможность всякой разумной дискуссии и подрывало бы в корне один из главных принципов Православной Церкви - соборность, когда за чистоту веры отвечает не узкая коллегия или комиссия богословов, а весь церковный народ.

Для чего г-ну Погосову и его единомышленникам нужна жестокая гегемония цензуры, которая берется говорить от имени Православия и не допускает какой-либо критики своих идеологических лидеров? Для чего нужно копировать методы идеологического аппарата коммунистов, где критика была невозможна; более того, она часто рассматривалась, как преступление, и лица, осмелившиеся поднять свой голос против явных ошибок, подвергались немедленным санкциям и публичному шельмованию, чтобы другим неповадно было. Православные апологеты обвиняют католическую церковь в догмате о непогрешимости Римского папы в делах веры и нравственности, так как видят в этом стремление к духовному деспотизму, разрушение соборности и удушение самой богословской мысли.

Теперь г-н Погосов хочет приписать какую-то богословскую непогрешимость цензурной комиссии, которая объективно помогла бы г-ну Осипову распространять неправославные взгляды под именем Православия. В данном случае мне кажется, что г-н Погосов боится дискуссии, в процессе которой могут быть выявлены ошибки г-на Осипова, т.е. он протестует против богословского диалога.

Г-н Погосов предлагает систему выпусков богословских книг,где,между прочим, сказано: "При необходимости к оценке рукописи привлекаются преподаватели Московских духовных школ". Значит, если я критикую богословские взгляды г-на Осипова, то моя рукопись идет к г-ну Осипову, от которого должна получить одобрение и разрешение. Это что-то похоже на фольклорный юмор о суде Шемяки или анекдот про честного  Карапета, который будучи судьей, и вместе с тем принципиальным человеком,за какую-то свою провинность сам собственноручно высек себя, да еще  присудил к тюремному заключению, чтобы восторжествовала правда.

Г-н Погосов пишет: "Серьезная проблема издательства - отсутствие богословски грамотных редакторов". Видно к таким немногим квалифицированным редакторам он причисляет себя.  Далее он перечисляет  грамматические и механические ошибки в моей книге, приписывая их мне. Действительно, в моих книгах немало опечаток, этот список  я мог бы пополнить. Но, все-таки, я думаю, что перечень опечаток не является серьезным аргументом и относится больше к наборщику и корректору, чем автору или издателю.

Неужели г-н Погосов серьезно думает, что я не знаю разницы между адвентизмом и адвайта-йогой, или что я считаю слово "церковь" подлежащим среднего рода, и иронически говорит, что такие "открытия" архимандрита Рафаила  "производят глубокое впечатление". Только отсутствием серьезных доводов со стороны г-на Погосова можно объяснить такую азартную ловлю мух, где каждая пойманная и зажатая в ладонь муха "производит глубокое впечатление" на автора или авторов статьи.

Единственное богословское возражение, которое предъявил мне г-н Погосов в своей обширной обвинительной статье, заключается в следующем: "Редактор-богослов попросил бы автора (имеет в виду меня,А.Р.) воздержаться от фразы, гласящей, будто "перемещение свойств с одной природы на другую является смешением природ" ("Векторы духовности", с.8). Далее г-н Погосов продолжает: "Авторитетный богослов,митрополит Макарий (Булгаков) пишет: "В лице Иисуса Христа каждое Его естество передает свойства свои другому, а именно, свойственное Ему по человечеству усвояется Ему как Богу, а свойственное по Божеству усвояется Ему как человеку" ("Православно-догматическое богословие", параграф 139). Этот обмен свойствами и именами между Божественной и человеческой природами Богочеловека Христа в богословии именуется "перихорезис". Допустим, автор забыл эту страницу академического богословского курса. Но здесь-то необходим редактор-богослов. В "Лествице" такого не нашлось, и в итоге читатель имеет дело с книгой, в которой православное верование представлено как ересь".

Имею честь ответить г-ну Погосову и его учителям. Перемещение свойств Божественной и человеческой природ   в единой ипостаси Христа Спасителя может рассматриваться в двух аспектах: ипостасном (личностном) и субстанциальном. В ипостасном значении можно сказать, что"Бог распялся", "Сын человеческий, сшедший с небес". Здесь в единстве ипостаси человеческая природа получает не свойства Божественной природы, а Божественное достоинство, и распятие Христа во плоти делает  Его Голгофскую жертву абсолютной (в этом ракурсе слово "перемещение"лучше заменить словом "перенесение"). В словах "Сын Человеческий, сшедший с небес" и в подобных этому евангельских изречениях раскрывается любовь Бога к человечеству через снисхождение Бога, Его истощание (кенезис); здесь крест становится славой Христа. Об этом нераздельном соединении двух природ в одной ипостаси говорил с особой настойчивостью святой Кирилл Александрийский.

Что же касается субстанциального перемещения, о котором писал я в "Векторе духовности", то оно приводит к смещению или слиянию природ, что мы видим в монофизитстве, во всех его многочисленных вариантах. Поэтому, мне кажется, что г-н Погосов не дифференцировал самого понятия о перемещении природ и критикует меня с позиции дохалкидонской христологии. Если бы критика моей книги со стороны г-на Погосова и его учителей проходила бы на богословском уровне, то я приветствовал бы ее, как возможность лучше раскрыть, обосновать или проверить свою мысль. Но к сожалению это только единственный и в терминологическом значении, довольно архаичный аргумент, приведенный г-ном Погосовым.

Теперь мне хочется задать вопрос г-ну Погосову. Через какие редакционные и цензурные системы проходили лекции г-на Осипова прежде, чем распространяться через интернет и аудиокассеты? Согласен ли г-н Погосов с учением г-на Осипова о "церкви" в аду, где совершается крещение Христом и Его апостолами? Придерживается ли он взглядов этого богослова о том, что во время евхаристии Святые Дары не превращаются, то есть не прелагаются, существенно в Тело и Кровь   Христа Спасителя, а оставаясь хлебом и вином, только по ипостасному соединению называются Телом и Кровью? Согласен ли г-н Погосов со странными определениями г-на Осипова субстанции, как невидимых свойств предмета, и акциденции, как его видимых свойств, т.е. определением, относящимся к ноумену и феномену?

Почему опытные редакторы не исправили г-на Осипова, ведь его ошибки получают  широкий резонанс? Если же вы, г-н Погосов (и редакция "ЦВ") не согласны, почему тогда покрываете г-на Осипова молчанием, как своим плащом?  Как не вспомнить слова Гамлета: "Есть вещи, друг Горацио, которые не снились нашим мудрецам..."

Далее г-н Погосов упрекает меня в искажении слов протоиерея Александра Меня. Он заявляет: "Например, о.Рафаил говорит своему читателю, будто "Мень пишет, что "Песнь Песней" символически понимали святые отцы Церкви, кроме Феодора Мопсуетского... Проверим, говорил ли об этом протоиерей Александр Мень. У него в связи с "Песнью" Феодор Мопсуетский упоминается лишь однажды: "И после канонизации Песни споры вокруг нее время от времени возобновлялись. Феодор Мопсуетский считал ее произведением чисто человеческой поэзии".. (Мень А. Библиологический словарь, т.2 - М.,2003, с.433). Где же тут причисление Феодора к лику Отцов?"

Дело в том, что зоркий редактор г-н Погосов ошибся, утверждая, что Мень только один раз упоминает о Феодоре Мопсуетском в связи с "Песнь Песней".