"Святые Тайны для меня все"

"Святые Тайны для меня все"

Святой Иоанн Кронштадтский

 

На мою статью "О ложных взглядах профессора Осипова на Таинства Крещения и Евхаристии" ученик г-на Осипова А.Зайцев, пытаясь оправдать взгляды своего учителя, ответил статьей "Евхаристическое преложение", которая была напечатана в журнале "Православная беседа" 2004г. №6.

В этой статье были повторены тезисы профессора Осипова о том, что в Святых Дарах не находится Богочеловеческая сущность Христа Спасителя, и традиционное учение Православной Церкви объявлялось католическим заимствованием, которое по мнению автора произошло 5 столетий назад, и было пропущено по какому-то духовному затмению Святыми Отцами Восточной Церкви.

Иерей Вадим Леонов, на основании святоотеческого учения, подверг концепцию Осипова-Зайцева критическому разбору в статье "Евхаристический докетизм", опубликованной в журнале "Церковь и время", 2005г. №3. В ней он показал протестантскую сущность нового учения о Евхаристии, которая сводит Таинство Причащения до уровня символического обряда.

В ответ уже иерею В.Леонову А.Зайцев написал статью, под названием  "Комментарий к статье иерея Вадима Леонова "Евхаристический докетизм", которая по содержанию является  косвенным ответом мне на предыдущие статьи по этой искусственно созданной проблеме. Поэтому я посчитал себя в праве, со своей стороны, ответить на ряд доводов, представленных А.Зайцевым, и показать их несостоятельность.

Г-н Зайцев обвиняет иерея В. Леонова в том, что тот не указал на разницу в истолковании термина "пресуществление" в католическом и православном сознании. Сам термин "сущность" у католических схоластов (substantia) и православных богословов (oUs...a) неадекватен. У Фомы Аквинского слова "сущность" (substantia) и "природа" (natura) и являются синонимами, замещающими друг друга. Аквинат,  в труде "Сумма богословия", придерживается аристотелевских категорий, что отразилось на католической сакраментологии (учении о таинствах).

Слово "сущность" (oUs...a) в православном восприятии более объемно. Восточные отцы Церкви, в определенной степени, использовали не только категории Аристотеля, но также терминологию и понятия платоников и неоплатоников, разумеется, переосмыслив и воцерковив их. Так, например, преподобный Иоанн Дамаскин в своих "Философских главах" основывается не только на Аристотеле, но также и на Порфирии, утверждая, что "отнял оружие у врага, чтобы этим оружием бороться с ним". На Востоке термин "сущность" имеет большую объемность и глубину. В нем заключается не только природа, определяемая через свойства, но также ноумен предмета, его целевая идея, эйдосы и энергетический потенциал. В православном сознании не только духовный, но и материальный мир мыслится как тайна. Святой Василий Великий пишет, что человек не может полностью познать даже природу муравья. Именно чувство "сущности" как тайны приоткрытой, но неисчерпаемой в своей глубине, предохранило православное богословие от рационализма западной схоластики.

Термин "сущность" в Православной Церкви имеет более духовное семантическое содержание, чем в католической схоластике, тяготеющей к материализации понятий. Эта материализация привела некоторых католических апологетов к биологическим параллелям. Например, сравнение химического состава крови и виноградного сока. Еще в больший биологизм впали господа Осипов и Зайцев, отожествившие продукты пищи с человеческим телом. Для православных "тело", - это, прежде всего, структурное понятие. А конкретное человеческое тело, в материальном аспекте, представляет из себя поток клеток, которые беспрерывно возникают и гибнут. Напомним православное учение о том, что в день воскресения из мертвых мы восстанем со своими телами, но обогащенными другими свойствами, с телами одухотворенными, что отвечает православному учению о сущности тела, но плохо вяжется с католическими определениями тел, как субстанций.

Зайцев пишет: "Чтобы назвать то или иное положение святоотеческим недостаточно нескольких высказываний отдельных отцов, требуется консенсус". Термин "пресуществление" вошел в Символические книги Православной Церкви, которые были приняты всеми Поместными Церквями, то есть полнотой Церкви и утверждены на Соборах, где присутствовали Восточные Патриархи со своими Синодами. Он вошел в повсеместное употребление с ХУ столетия. Им пользовались святые отцы Православной Церкви как синонимом термина "преложение". Во всяком случае, этот термин до последнего времени не вызывал принципиальных возражений и протестов в православном богословии, и его никак нельзя отнести к разряду богословских теологуменов. Именно этот термин был принят консенсусом святых Отцов и соборным сознанием, а также получил рецепцию Поместных Церквей, войдя в ткань православного богословия.

Г-н Зайцев недоумевает, почему термин "пресуществление" возник не в апостольские времена, а спустя столетия и считает, что он впервые появился на Востоке в ХУ столетии. Однако существуют и другие мнения у церковных историков. Как бы то ни было, но вся история богословия говорит о том, что терминология развивалась в связи с потребностями своего времени и каждый термин имеет свою историю.

В ХV столетии появляется грозная опасность не только для католической, но и для Православной Церкви в лице протестантизма. Представители этого религиозного движения (при всем их разнообразии) единодушно отрицали реальное "преложение" Святых Даров в истинные Тело и Кровь Христа. Поэтому как для католиков, так и для православных появилась необходимость уточнить значение и глубже раскрыть содержание термина "преложение", чтобы указать на главный смысл Таинства -существенное превращение Святых Даров. Таким термином стало слово "пресуществление".

А. Зайцев старается подчеркнуть латинское происхождение термина "пресуществление",  разумеется,  из популистских целей, чтобы у читателей возникло представление о католическом влиянии, проникшем в Православную Церковь.

Модернисты рассказывают сказку о католическом пленении, от которого надо освободиться, для того, чтобы осуществить вполне реальный захват православного богословия в протестантско-либеральный плен. Почему до ХХ столетия не было протеста ни в славянских, ни в греческих церквях против термина "пресуществление" и не пользовались популярностью сказки об искажении Православия, и только в ХХ веке модернисты начали свой поход против традиционалистов? Нам кажется, потому что ХХ век был веком революций, падения духовности и нравственности, которое отразилось в искусстве как декаданс. Модернизм в Православии это эхо революции, прозвучавшее в Церкви, и теперь снова колеблющее ее.

Модернизм  это гимн интернационала, в котором переделаны и заменены некоторые слова, но дух остался тот же. Теории о самоспасении человека через свою победу над грехом, без Искупления и Голгофской Жертвы Сына Божия,  ассоциируются со словами интернационала: "Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и ни герой. Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой". А для этого необходимо разрушение церковного Предания и традиций, дискредитация Символических книг Церкви, игнорирование или высокомерно скептическое отношение к богословскому наследию прошлых веков. И эту работу модернисты совершают с энтузиазмом, засучив рукава.

Вспоминаются невольно слова интернационала: "Весь мир насилья мы разроем, до основанья, а затем мы наш мы новый мир построим, кто был никем, тот станет всем!". Модернисты разрушают вековое здание православного богословия, чтобы на этом месте построить свой пантеон. В интернационале поется: "Это есть наш последний и решительный бой", но то, что делают модернисты, это не бой, а только подготовка к бою, вроде артобстрела позиций православия.