Беседа с психологом

Священник, возвращаясь из командировки, случайно оказался в одном купе с психологом Эрастом Вачнадзе, которого он несколько раз видел в Сионском соборе во время богослужений. Между ними завязался разговор о том, могут ли взаимодействовать между собой религия психология.

Священник сказал: «Я отношусь к такой возможности весьма скептически. Психология, прежде всего, экспериментальная наука, основанная на наблюдениях за поведением человека, то есть за психической жизнью, которая обнаруживается при контакте с внешней средой. В поле экспериментов входит также наблюдение экспериментатора над самим собой. Необходимо учитывать, что в психологии отсутствует главное – понятие о душе как субстанции, и наблюдения сводятся к изучению психических процессов: реакций, свойств, способностей и т.д. и к нахождению между ними определенных устойчивых взаимоотношений.

Психология не может дать не только понятия о душе, но даже определить некий эталон нормального человека, как бы образец гармонии его психических сил. Разнообразие человеческих индивидуальностей, несовпадение характеров, то есть устойчивых реакций, не дает возможность психологу провести границу между правильным и неправильным поведением человека, между нормальным и болезненным состоянием его психики. Это отсутствие адекватности ведет к тому, что психологи произвольно делят людей на какие-то группы и типы, между которыми размыты границы. Вам вряд ли будет легко ответить на вопросы: где кончается психология и начинается патопсихология, как оценивает психология религию, как характеризует само религиозное чувство или его отсутствие. Вера и атеизм это как бы два полярных состояния: какое же из них патологическое и какое нормальное?» 

Психолог ответил: «Хотя наша наука эмпирична, но как ни странно, среди психологов больше верующих, чем среди других профессий. Может быть, как раз тайна человеческого существа, невозможность расшифровать деятельность человеческого сознания и привязать ее к клеткам головного мозга, вызывает у психологов постоянное чувство, что теоретизируя свои наблюдения или пользуясь классическими трудами, они, в сущности говоря, стоят перед закрытой дверью. Я согласен с вами, что психология не дает прямого ответа насчет существования души – это область веры, но она, более чем другая наука показывает противоречие и бессилие материалистических концепций.

Что касается меня, то я воспитан в христианстве, а наука идет как бы параллельно с моей верой, не поддерживая ее, и не противостоя ей. Это словно две линии, не пересекающиеся одна с другой. Однако, как я сказал, психология более наглядно, чем другие науки, свидетельствует о человеческой психике, как о поразительном и необъяснимом явлении. Возьмем пример академика Павлова: в своей личной жизни он был верующим, даже ктитором храма, а как ученый стоял на позитивистских позициях. Вообще, психология рассматривает религию как особую эмпирику, то есть она не берется решать вопросы мировоззренческого характера, а имеет дело с определенными религиозными переживаниями. Но когда она хочет объяснить эти переживания на основе своих возможностей и своей методологии, то получается какая-то чудовищная несуразность, не меньше той, когда физиологию хотели объяснить законами механики.

Пожалуй, наиболее честным в этом отношении был американский психолог Джемс, который описал состояния и чувства людей, охваченных религиозными идеями, при этом руководствуясь свидетельством этих же самих лиц. Его описания религиозных состояний похожи на протокольные записи; при этом он избегает каких либо обобщений и личных интерпретаций. Свою книгу он назвал «Многообразие религиозного опыта», что по сути дела означает несводимость его к какой нибудь психологической модели. При этом Джемс делает, на мой взгляд, правильный вывод, именно правильный с позиции психолога. Он говорит что, как современная ему физика открыла новые емкости и возможности материи, изменив взгляд на саму структуру вещества и физические закономерности, - так психология должна признать существование неведомых ей потенциальных возможностей человеческой психики, которые откроют новые горизонты для этой науки. То есть, будучи позитивистом-прагматиком, он признал поражение психологии в попытках объяснить феномен религии».

Священник заметил: «Я хотел бы обратить ваше внимание еще на один фактор. Психология как наука рассматривает только то, что подлежит объективному наблюдению и может быть повторено в эксперименте, поэтому она игнорирует метафизический мир. А между тем, без учета влияния этого мира на человека невозможно понять переживания и мотивацию его поступков. Человек стоит как бы на перекрестке действий добрых и злых сил. Если смотреть на человеческую психику в ее взаимодействии с внешней средой как на некую систему, то мы должны прийти к выводу, что эта система непредсказуема, импульсивна и непостоянна».

Психолог ответил: «Замкнутых и закрытых систем вообще не существует, это только абстракция. Однако психологи действительно игнорируют импульсы, идущие из метафизического мира и пробуют объяснить их наследственностью, впечатлениями детства, противоречием между желанием и долгом, заторможенностью чувств и т.д. 

Священник сказал: «Религия это осуществление гармонии между душой человека и Божеством. Это связь конечного с Бесконечным. Но религиозный опыт включает в себя не только встречу с Богом, но возможность встречи с демоническим миром. Поэтому мы четко различаем истинную религию – как путь к Богу от ложных религий – как путей, уводящих человека от Бога в область духовных иллюзий – «агрессивной пустоты». Учтите, что под словом религия я понимаю Православие».

Психолог ответил: «У меня две специальности. Я преподаю психологию искусства, а также являюсь практикующим врачом – психиатром. Мне часто приходится общаться с душевнобольными и здесь меня поражает мое собственное состояние: я сам испытываю влияние темной силы. Я не только чувствую ее присутствие в больнице для умалишенных, но гнет этой силы на себе самом, будто я нахожусь в инфекционном отделении, и вирусы болезни заражают мой организм: это вирусы безумия, которые я еще могу контролировать. По моему убеждению, многие психические заболевания это одержимость, перед которой медицина бессильна. У меня периодически бывают состояния мучительных депрессий. В это время я не могу общаться ни с кем. Я переживаю их, как больной переживает кризис.

У нас дома есть икона великомученика Пантелеимона; я молюсь перед ней, зажигаю свечи и чувствую веяние светлой силы, которая как лучи исходят от образа святого Пантелеимона. Те демонические состояния, которые я переживал и спонтанно переживаю, нельзя объяснить психической нагрузкой, стремлением добровольно принять ментальную модель безумия, чтобы найти общий язык с больным, ни картинами безумия, которые наслаиваются в памяти души. Нет, здесь другое. Само место, где находятся душевнобольные, как будто заселено невидимыми темными существами. Я чувствую, что вступаю в какой-то круг, где господствуют эти силы, переступаю какую-то границу и ощущаю их влияние непосредственно, как человек ощущает тяжесть, положенную ему на плечи. Эти миазмы духовного мира словно сосредоточились в пространстве домов для умалишенных, похожих на духовные лепрозории. Некоторые из больных вызывают у меня жалость и даже любовь. Но почти все они аутичны. Они погружены сами в себя, они одиноки, у них нет близких. Болезнь поражает не только их сознание, но, прежде всего, их сердце: безумные теряют способность любить». 

Психолог продолжал: «Я убедился, что главным фактором в лечении душевнобольных, если это можно назвать лечением, а не временным облегчением, является личность самого врача. Если в сердце у него есть добро и сострадание к больным, то они как будто на время пробуждаются от какого-то тягостного сна, ведут себя тихо и более скромно. Лекарственные препараты это только удерживающая веревка. Раньше буйных больных заковывали в цепи, теперь им дают седативные средства, что в сущности одно и тоже. Иногда я пробовал входить в палату, внутренне читая молитву, – несколько молитв я знаю наизусть, – и я видел, что они испытывают непонятную для них силу молитвы, даже такого слабого христианина как я. Большинство из них проявляли беспокойство и тревогу, а некоторые даже грозили удушить меня, если я не перестану их мучить; но потом настроение у них изменялось, как будто луч солнца проникал в палату.