Путь к исихии

Любимым учеником Иоанна Зедазенского, который превзошел подвигами своего учителя, был преподобный Шио. В каноне двенадцати сирийским отцам он назван «оградой и крепостью грузинского царства». Когда преподобный Иоанн был игуменом одной из сирийских пустынь, находившейся недалеко от Черной Горы, то к нему пришел отрок и просил принять его в число монашествующих, духовным отцом и наставником которых был преподобный Иоанн.

Монашеская жизнь пустыни отличалась от уклада обычных монастырей, которые высились как крепости в горах Сирии, а самые многолюдные из них казались маленькими городками. Монахи пустыни жили в келиях, находящихся друг от друга обычно на таком расстоянии, что голос от одного жилища не мог быть слышен в другом. Некоторые проводили скитскую жизнь, собираясь в братство по несколько человек в одном месте. Другие для совершенного уединения и безмолвия выбирали более тяжелый подвиг - отшельничество. Монахи, называемые «восками», вообще не имели никакого жилища, а бродили по пустыни, как бы плавая в одиночном челноке по беспредельному морю, не зная, что встретится им на пути и где застанет их ночь. Они находили себе пристанище в дуплах вековых деревьев, в горных пещерах, а иногда засыпали, зарывшись в песок, имея над собой кровлей звездное небо. Они считали, что для совершенной молитвы необходимо совершенное нестяжание, что надо отказаться от всех земных попечений, даже от жилища и одежды, кроме одного рубища, которое не меняли ни зимой, ни лето. В этом воски превзошли даже диких зверей, которые имеют свои логовища и норы, к холодам обрастают густой шерстью, словно одевают шубу, а в жару снова сбрасывают ее.

В Сирии был также распространен особый вид монашеского подвига, называемый столпничеством. Человек строил из камней башню - столп и большую часть дня и ночи находился на верхней площадке этой башни, пребывая в непрестанной молитве: летом - под жгучим солнцем, а зимой под ветром и дождем. Иногда в горах Сирии выпадают снега, и тогда столп подвижника кажется ледяным утесом, а сам он на площадке, засыпанной снегом, кажется одетым в белый саван, как будто он пришел из другого мира на землю. Некоторые избирали особый вид столпничества. На выступе скалы или в горных расселинах они стояли на коленях день и ночь. Были монахи, которые затворялись в пещере и закладывали вход камнями; только через отверстие, похожее на маленькое оконце, им передавали воду и пищу, чаще всего высушенный на солнце хлеб, который пекли на весь год. Среди монахов были люди, давшие обет молчания, которые объяснялись только знаками, а среди пустынников - такие любители безмолвия, которые старались даже не видеть человеческого лица. При неожиданной встрече с братией или случайным гостем они обращались в бегство, как спасаются от опасности, или падали на землю, закрывая руками лицо, пока не убеждались, что в поблизости уже нет никого. Эти подвиги возлагали на себя аскеты для того, чтобы сохранить свой ум от внешних впечатлений, которые могли бы прервать или ослабить их молитву.

Преподобный Иоанн был учителем и наставником этих монахов, - как преподобный Иоанн Лествичник – игуменом Синайской горы и «отцом отцов». Руководить духовной жизнью подвижника может только тот, кто сам прошел этот путь. Здесь необходим личный опыт наставника. Это позволяет нам думать, что до своего игуменства преподобный Иоанн прошел все виды послушания и подвижничества и обогатился духовной мудростью, которую дает человеку благодать. Быть игуменом - значит стать стратегом духовного войска, который непрестанно сражается и борется с силами ада. Игумен отвечает за души вверенных ему людей и поэтому ошибки, грехи и падения своих духовных детей он считает своими собственными грехами, а в их падениях винит себя самого. Радость и утешение игумена - видеть послушание своих духовных детей, которое как покров защищает их от демонических искушений и как свет ведет их по пути к Христу.

К этому великому отцу пришел в пустыню отрок, по имени Шио, которому было суждено не только воспринять благодать своего наставника, не только повторить его подвиги, но в подвижничестве превзойти его. Преподобный Иоанн, видя в этом отроке будущего светильника монашества, обещал, что примет его в число монахов, но велел теперь идти к своим родителям и ожидать явственного знака воли Божией. Он научил его молитве, которая должна быть непрестанна в сердце монаха, и благословил Евангелием. Вскоре Шио выучил Евангелие наизусть, и зная Священное Писание, каждый день читал его, как читают новую книгу, как внимают впервые услышанной вести.

В доме у своих родителей Шио жил как монах. Среди своих сверстников он казался каким-то чудом. Лицо его было похоже на лик ангела, сошедшего на землю. Родители преподобного были благочестивые люди и посещали все воскресные службы, но отрок упросил их, чтобы они отпускали его каждый день в храм.

Прошло время. Исполнилось желание Шио удалиться в пустыню. Умерли блаженной смертью для мира – постриглись в монашество его родители, и он остался один. Теперь его отцом должен был стать преподобный Иоанн.

Шио взял с собой свое единственное сокровище - Евангелие и отправился к Черной Горе к своему наставнику, которого он видел только раз в жизни, но полюбил всем сердцем больше, чем всех живущих на земле. Годы, проведенные под кровом родительского дома, казались ему временем заточения, которое кончилось, и он обрел свободу. Преподобный Шио пел по дороге псалмы Давида, которые обычно пели богомольцы, приближаясь к святым местам своего паломничества. Антиохийская пустыня казалась ему Небесным Иерусалимом, монахи - земными ангелами, а путь из мира в пустыню - путем от земли к небу.

Преподобный Иоанн принял его с радостью, как отец принимает сына после разлуки. Он увидел в юном отроке монаха по сердцу и старца по уму, и облек его в схимническое одеяние. Ангелом-покровителем Иоанна был пророк Иоанн Креститель, и преподобный Шио имел особое молитвенное усердие к Предтече Господа и старался ревностно подражать ему в безмолвии и посте. Казалось, что огненное благословение Иоанна Крестителя - величайшего из пустынников - пребывало на Шио от юношества до его блаженной кончины. Этот небесный огонь, который почил в сердце преподобного Шио, с каждым годом разгорался все сильнее и ярче.

Шио был любимым учеником Иоанна, но он не находился неразлучно около своего учителя, как некоторые послушники, которые старались повсюду сопровождать своего старца, быть вместе с ним неразлучно, как его тень. Преподобный Шио проходил тот путь безмолвия, который был впоследствии назван исихией. Он жил в одинокой пещерной келии и только в вечер под воскресенье приходил в храм, построенный в пустыне, где монахи совершали чин 12-ти псалмов. В этом храме авва Иоанн служил литургию, еженедельно причащал монахов. Вскоре преподобный Шио был посвящен в диакона и сослужил своему наставнику. Можно сказать, что монахи слышали его голос только тогда, когда он читал ектеньи и молитвы.

У кого в сердце Иисусова молитва, для того трудно сказать вслух несколько слов, даже приветствовать братию, как будто он теряет молитвенную теплоту, и в это время начинает мерцать и гаснуть свет в его душе. У безмолвника открываются внутренние уста, это уста его сердца, которыми ум безгласно произносит молитву. Если он вступает в беседу с братией или со странниками, пришедшими в пустыню, то внутренние уста его смыкаются и смолкают. Поэтому для пустынников совершенство - это полное безмолвие, которое выше всяких назидательных слов. Благодать открывается, как бы беседует с пустынником в безмолвии, а когда он облекает мысль свою в слово, то уже переходит во внешнее, будто спускается по ступеням вниз, чтобы общаться с людьми. Только по особому откровению Божьему безмолвники брали на себя подвиг старчества и принимали посетителей. Но это был для них тяжелый труд, и они всегда тосковали по своему прежнему одиночеству, в котором открывался им духовный свет. Все великое совершается в молчании, все великое сокровенно от мира. В храме люди внимают священным песнопениям, которые как бы на крыльях возносят ввысь их. А пустынники внимают песне безмолвия, которая наполняет их сердце неизреченной радостью. В храмовых песнопениях душа возносится к небу, в безмолвии небо опускается в сердце монаха, и пустыня или уединенная келия становится для него преддверием рая. В душе пустынника отражаются лучи божественного света. При буре помыслов и страстей этот свет гаснет, как пламя свечи - от порыва ветра. На гладком, отшлифованном серебре отпечатлеваются изображения. Если поверхность серебра чернеет или покрывается пылью, то изображение становится неясным, как бы мутным. Если ум отключается от сердца и погружается во внешнее, то сердце безмолвника покрывается земным прахом и перестает отражать в себе небо. Поэтому безмолвие, прежде всего, - хранение сердца.