Путь к исихии

Преподобный Шио просил своего учителя позволить ему идти одному, потому что видел ангела Божия, который был рядом с ним, и потому, что не хотел прерывать безмолвия, даже звуком голоса в пути. Преподобный Иоанн благословил его на пустынножительство, вручив его молитвам Божией Матери и Иоанна Крестителя.

Преподобный Шио поселился на севере от Мцхета, в пустынном месте называемом Мгвиме, где обитали только дикие звери, а иногда заходили охотники в поисках добычи. На вершине одной из гор Шио построил из камней келию, и начал свой подвиг пустынничества с сорокадневного поста по примеру Спасителя и святого Симеона Столпника. Это время он пребывал в совершенном безмолвии и деннонощной молитве. На сороковой день его келия озарилась дивным светом: перед ним предстала Божия Мать и Иоанн Креститель. Божия Матерь обещала преподобному, что здесь будет построен великий монастырь и что Она не оставит это место Своей милостью. Затем Дева Мария дала ему небесный хлеб, который был сладок, как ангельская пища. Долгое время находился преподобный один в пустыне. Голубь приносил ему пищу, как ворон пророку Илии, скрывавшемуся на горе Кармил. Духовным хлебом для преподобного была молитва, а питье подобным виду, безмолвие пустыни.

Однажды царский сановник по имени Евагрий охотился в тех краях, и вот он видит необычайную картину: голубь летит на восток и сжимает в когтях хлеб. Он последовал за голубем, и увидел, что тот скрылся на вершине горы среди камней. Поднялся Евагрий по едва заметной тропе и здесь встретил преподобного Шио, который показался ему не человеком, а ангелом Божиим. В дебрях гор, как в пучине моря, нашел Евагрий дивную жемчужину. Сердца царедворца коснулась благодать Божия, как луч с Фавора, и перед ним открылись другие, неведомые ему глубины бытия. На Фаворе апостол Петр сказал Иисусу: «Господи, хорошо нам здесь»; он просил у Господа дозволения построить там жилище, чтобы остаться на Фаворе навсегда. Так Евагрий, припав к ногам преподобного Шио, просил его благословения остаться здесь с ним, и не покидать его никогда. Дивная красота преображения, как возвращение потерянного рая, влекло людей в монастыри и пустыни. Мир оплакивал их как покойников, а они радовались своему избавлению от мира, как Лот, покинувший Содом, и горевали о нем, как о Вавилоне, который должен пасть под тяжестью своих грехов. Мирская радость оканчивается скорбью, она оставляет только щемящую сердце пустоту. Монашеские труда и слезы покаяния наполняют сердце неизреченной радостью, как радуется прозревший от слепоты. Миру кажется, что монах, как безумец, лишил себя сладкой чаши земных наслаждений, но монах знает, что эта чаша, сладкая в устах, - горькая во чреве как полынь, что он отказался от иллюзий и теней и обрел истинное счастье в Боге, счастье, где нет перемен и разочарований, что он обрел свет, который не меркнет никогда.

Преподобный Шио сказал Евагрию: «Иди в свой дом, распорядись имением, а затем приходи ко мне». Затем он дал ему мантию со своих плеч и сказал: «Не ищи брода в реке, не пускайся вплавь, а ударь мантией три раза по воде, и если расступится река, то значит воля Божия, чтобы ты был со мной».

Евагрий, испросив молитв у преподобного, отправился в обратный путь. Дойдя до берега Куры, он трижды ударил мантией по воде, сказав: «Пусть вода расступится по повелению отца моего Шио», и воды, разверзлись, как Чермное море пред жезлом Моисея, а Иордан остановился в своем течении, когда его коснулась милоть пророка Илии.

Волны реки, как будто встретив невидимую преграду, взметнулись ввысь и стали отвесной стеной, пока Евагрий, как в древности пророк Елисей, проходил по иссохшему дну реки, а затем с ревом, будто львы на добычу, ринулись вниз, заполнив русло до краев.

Раздав одну часть имения бедным, а другую своим родным, Евагрий как странник вернулся в Мгвиме и поселился в пещере недалеко от преподобного Шио. Так было положено основание монастыря - оплота грузинского монашества.

Бичом этого края были дикие звери, особенно волки, которые обитали в мгвимских горах; они похищали скот в соседних деревнях, а зимой, нападали на людей. Но дикие звери никогда не трогали монахов. Как боятся волки подходить близко к горящему костру, так не могут броситься на того, кто в сердце своем несет огонь молитвы.

Грузинский царь Парсман, узнав о том, что его вельможа ушел в пустыню и стал монахом, принял это как оскорбление, и решил силой вернуть Евагрия в мир, а преподобного Шио изгнать не только из Мгвиме, но из своего царства. В сильном гневе, вместе со своими слугами и воинами, он приехал в пустыню и потребовал, чтобы Шио явился ему для суда. Но случилось чудо: когда он увидел боголепного старца - игумена, подобного Иоанну Богослову, то страх объял его; он опустился перед преподобным Шио на колени, смиренно прося прощения и благословения. Преподобный благословил царя и пригласил его разделить с монахами трапезу. Здесь Парсман обратился к Евагрию, одетому в монашеское одеяние, и сказал: «Благо, что ты избрал служение Небесному Царю, Который даст тебе не временную, а вечную награду». Затем царь, узнав, что Шио хочет построить монастырь, обещал, что пришлет зодчих и все необходимые материалы для строительства, чтобы монахи молились за благополучие его царства. Это была трапеза мира и любви. В Грузии был обычай: ежегодно в память преподобного Шио Мгвимского устраивалась общая трапеза, за которую могли сесть только те, кто простил и примирился со своими врагами. Если человек отказывался простить врага, и примириться с обидчиком, то его изгоняли из ворот монастыря, как нарушившего заповедь преподобного.

Преподобный Шио решил воздвигнуть храм во имя Иоанна Крестителя - покровителя монашествующих, житию которого он с юности старался подражать. Но зодчие никак не могли выбрать место для храма или встречали неожиданные препятствия: иногда уже готовый для фундамента материал бывал отброшен в сторону невидимой силой. Тогда преподобный Шио, помолившись Богу, взял угли в свою руку, как в кадильницу, положил сверху фимиам, и пошел по направлению дыма, который указывал на место храма. В основание храма кладется камень, в основание престола - крест. Угли, положенные под фундамент, были символом того, чтобы не прекращалась молитва на этом месте и восходила как дым фимиама к небесам.

Много нашествий перенесла Грузия. Почти все храмы ее разрушались врагами Христа и усердием народа восстанавливались вновь, но служба в Шиомгвимском монастыре не прекращалась никогда. Даже во время последнего гонения, когда монастырь был закрыт и опустошен, несколько старых монахов, устроившись сторожами, ютились в полуразрушенных холодных келиях и тайно совершали службы.

Преподобный Шио имел власть над зверями, как будто он знал их язык, и они понимали его. Как святого Герасима слушался лев, так преподобному Шио служил волк и пас монастырское стадо.

Святость - это возвращение той благодати, которую потерял Адам, и бесконечный путь уподобления Христу. Человек был создан владыкой земли. Грехопадение сделало его изгнанником, рабом времени и смерти. В лице святых проявляется образ первозданного Адама, которому подчинялись как своему царю все обитатели земли. Благодать - это корона Адама, которой Господь венчает святых. Святые видят мир в свете изначального творения и конечного преображения.

Преподобный Шио в конце своей жизни решил повторить подвиг затворничества, но теперь его затвором была не горная пещера, не каменная хижина на уступе скалы, а глубокий, темный колодец, куда не проникал дневной свет. Шио передал игуменство над монастырем своему первому ученику Евагрию, попрощался с каждым из монахов, как Иоанн Богослов со своими учениками, покидая этот мир, и сошел в глубокую яму, подобную могиле. Здесь тишина похожа на гладь подземного озера, сюда не долетают звуки земли: пение птиц, приветствующих восходящее солнце, змеиный свист ветра в ущелье, раскаты грома, повторяющиеся эхом в горах. Здесь он пребывал в совершенном безмолвии. Пищей ему был ячменный хлеб и кружка воды, которые спускали на веревке монахи, и то, эта пища часто оставалась нетронутой. Почему душа преподобного жаждала затвора - этой «пустыни из пустынь»? Что он обрел в своем каменном гробу, где день и ночь не отличаются друг от друга и исчезает счет времени? Здесь ничего не отвлекает ум от молвы. Поток внешних впечатлений, постоянно колеблющий душу через зрение, слух, разбивается о стены затвора, как ручей о скалу, которая преграждает ему путь. В затворе как бы тает и исчезает покров материального, который мешает видеть духовный мир. Затвор это наиболее полное отречение от всего ради Единого. Затворник уходит от мира, но обретает Того, Кто больше мира. Он слышит ангельское пение в своем сердце, которое наполняет его неизреченной радостью.