О традиционализме и модернизме

Современный человек меньше понимает Евангелие, чем его предки. Причина этого – оскудение благодати. Нужно через подвиг жизни приобрести благодать, а не изменять слова Евангелия и перетолковывать их.

Спасение – это богоуподобление и подражание Христу; силу для подвига человек получает от Церкви. Модернисты предлагают другое: изменить образ Бога и образ Христа, чтобы легче и удобнее было подражать этому новому приземленному лику. В ложном модернизированном христианстве пропадает надобность от чего либо отказывать себе, бороться и стремиться идти духовно вперед; там ни к чему идти, там, считая себя христианином, можно оставаться в прежнем падшем и страстном состоянии, то есть самим собой.

Вопрос:  Что значит "оставаться самим собой"?

Ответ:  Это думать, что само имя "человек" уже делает нас достойными рая; это считать, что без борьбы со страстями, живущими в нашей плоти, без стяжания благодати, можно спастись. Поэтому в модернизме содержится, как семя, тайная апология греха; впрочем, во многих конфессиях, особенно протестантских, она становится уже явной.

Вопрос:  Что значит "слово истины", которое Господь открыл Церкви?

Ответ:  Прежде всего, это христианские догматы.

Вопрос:  Как традиционалисты и модернисты относятся к догматике?

Ответ:  Традиционалисты считают их излучением божественного света, который просвещает человеческую душу и дает уму особое интеллектуальное нетление. Догматы неприкосновенны не только для людей, но и для ангелов. Первоангел пал, потому что нарушил первый догмат о единстве Святой Троицы; он захотел стать четвертой ипостасью Троицы – существом, равным Богу. Искажение церковных догматов делает невозможным изобразиться образу Христа в душе человека: его заменит другой – ложный, темный и мертвый лик.

Модернизм – это борьба с догматами Церкви, которые стоят как стена на его пути. Модернисты прямо не отрицают догматы, но стараются представить их как некие понятия, возникшие в процессе эволюции религиозного мышления, как релятивистские идеи и словесные модели того, что не может быть познано. Здесь модернизм ищет себе опору в агностицизме. Странный парадокс: модернизм как маятник часов раскачивается между рационализмом и скептицизмом; то он пытается рационалистически определить непостижимое – профанировать догматы, то, напротив, отвергать их вечность с позиции агностицизма.

Вопрос:  Какой метод употребляют модернисты в борьбе с догматами, чтобы при этом скрыть свой адогматизм и казаться православными?

Ответ:  Этот метод состоит в следующем: модернисты смешивают догматы с теологуменами – частными мнениями богословов или вообще авторитетных лиц, и стараются заменить православную догматику пестрой мозаикой цитат, взятых из разнообразных источников, высказываниями, мнениями, предположениями, догадками, то есть создать богословский сумбур.

Вопрос:  Чем различаются между собой догматы и теологумены?

Ответ:  Догматы имеют те же свойства и характеристики, которыми в Символе Веры определена Церковь: единство, святость, соборность и апостольское происхождение.

Остановимся на первом свойстве догматов: это единство, цельность, и непротиворечивость. Не существует множественности (плюрализма) истины, так как истина не может противоречить сама себе. Откровение это целостная истина, которую нельзя изменять, переделывать и искажать. Повреждение одного догмата ведет за собой повреждение всей догматики, поэтому нельзя по своему усмотрению что либо отнимать и прибавлять к догматическому наследию Церкви. Нельзя также рассматривать какой-либо догмат изолированно и абстрактно, в отрыве от общей догматики. Догмат не может противоречить догмату, однако, он антиномичен по отношению к человеческому рассудку, и не может быть исчерпан им, так как конечное не вмещает и не ограничивает бесконечное.
В гностическо-рассудочном смысле догмат всегда остается непостижимым, но в мистическом плане он постигается верою, как непосредственно созерцается свет. Другими словами, посредством веры человек включается в догматическое поле Церкви и усвоение догматов происходит как приобщение души к догмату, который из внешнего объекта становится внутренней динамикой его духовного сознания.

Догмат не понимается, а принимается, не сопоставляется с наличием наших знаний и представлений – плодом земного опыта, а внутренне переживается, и в этом внутреннем восприятии догмата совершается преображение человеческого ума, то есть состояние, которое можно назвать воскрешением ума из гробницы видимого и материального, из ограниченности и тесноты земного опыта, из мрака интеллектуальных комплексов и рационалистических суеверий.

Вопрос:  В чем разница между умом рассудком?

Ответ:  Для современного человека ум и рассудок представляется как синонимы, но на самом деле ум это единство познавательных (гностических ) сил, корни которых находятся в сердце, а рассудок относится к уму как часть к целому. В сердце возникают мысли человека, затем они принимают форму слова и окончательно формируются рассудком.
После грехопадения человека силы его души разъединились и распались: мысленная сила, чувства и воля потеряли прежнее единство и цельность и дистанцировались друг от друга; они нарушили прежнюю гармонию и синхронность и часто противостоят друг другу. Когда благодать касается духа и пробуждает его, то духовные импульсы проникают в область души, и снова объединяют ее силы. А когда благодать отходит от человека, то дух уступает место душе, как бы скрывается в себе самом, и душу снова рвут на части центробежные силы. Здесь, прежде всего, деформируется религиозное познание: рассудок – сила души, потеряв импульсы духа, пронизывающие и просвещающие его, становится слепым и глухим по отношению к метафизическому миру; он хочет познать его при помощи логических построений и строит собственные модели духовного мира, свои плоские и мертвенные представления. С другой стороны, чувство, отключенное от духа, перестает ощущать мистику божественного света и заменяет ее экзальтацией и искусственной экстатичностью. Эта ложная мистика, представляющая собой накал страстей, соединенных с неуправляемым воображением, характерна для современного неоязычества. Она пленяет человека обещанием прорывов сквозь преграды времени и материальности, выходом в другие миры, как пленяют человека наркотические видения, где небо и ад меняются своими местами.

Есть еще третий вид мистики – мистика пустоты, мистика самоуничтожения: это мистика буддизма и ламаизма, мистика Гималаев и Тибета, это радость самоубийства, это радость падения в бездонную метафизическую пустоту.
Теперь время катастрофической бездуховности, время демонизации человеческой личности. Кажется, что благодать покинула землю, не находя себе места в человеческих сердцах. У современников все более притупляются и ослабевают духовные интуиции. Человек теряет мистическое и духовное зрение, то внутреннее око, которое созерцает вечный, незримый свет. Поэтому в наше время задача богословия – сохранить то, что мы еще не потеряли.

Вопрос:  Какую словесную форму принимают догматы, выявленные и утвержденные отцами Церкви на Вселенских Соборах?

Ответ:  Форму утверждения. Догмат в Церкви означает закон, утверждение и повеление. Предположение, допущение, образ, метафора, сравнение, символ не могут служить языковыми средствами для выражения догматов. Образ не может выражать догмат: из этого аморфного материала не выковывается сталь догмата, так как образ обобщает, а догмат открывает; догмат обращен не к воображению человека и не его эмоциональным переживаниям, а тому духовному гносису, где земные образы перестают выражать реалии духовного мира.

Символ также не может стать догматом, так как символ еще более многогранен, чем образ, и заключает в себе разнообразный, часто противоречивый семантический смысл, даже широкий, чем образ, и способен легче подвергнуться различным интерпретациям. Поэтому догматы даны в форме четких тезисов, заключающих в себе идеи. Эти идеи лежат за пределами сенсорных чувств и не доступны логическому анализу и исследованию. Они не подлежат дедукции или индукции; их воспринимает человек непосредственно через веру, как бы включаясь в новое бытие.