Возможно ли возрождение патристики?

В конце XIХ и в начале XX века в Русской Церкви раздались голоса богословов молодого поколения о том, что нужно вернуться от схоластики к патристике, отказаться от так называемой (вернее, названной ими) «юридической теории» спасения и сблизить богословие с литургикой. Эти богословы горячо говорили о том, что схоластический метод является инволюцией и деградацией богословия по отношению к творениям святых отцов, у которых теологические исследования были представлены как цельные картины на широких полотнах, и сам стиль этих произведений свидетельствовал о непосредственном, живом восприятии метафизических истин. 

В патристической литературе мы видим гармонию двух гносисов: ума и сердца, Священного Предания и внутреннего духовного опыта. Молодые теологи были охвачены ностальгией по патристическому периоду и хотели повернуть руль истории к "золотому веку". Но как ни странно, при почти общем согласии дело не двигалось с точки: раздавались призывы, отзывавшиеся эхом одобрения, создавались проекты, встречавшие сочувствие, а схоластический метод продолжал существовать, словно стрелы критики не могли пробить его непроницаемую броню. Добрых намерений было достаточно, но дальше дело не пошло.

Многие богословы и историки Церкви довольно плоско объясняют схоластику, проникшую в православные училища в 17-18 вв., некритическим заимствованием католической методологии и, поэтому, они считают, что достаточно снять историческую "накипь" с богословских наук, заменить латинские термины греческими или русскими эквивалентами, убрать схоластическую структуру преподавания, т.е. жесткую аналитическую систему, - и в школу вернется патристическое богословие. Однако нам представляется этот вопрос не таким простым, как кажется с первого взгляда.

Сама схоластика в католицизме была порождена духом времени, и аналогичные системы начали появляться на востоке тогда, когда гуманизм стал разъедать общество, будто ржавчина железо, и вторгаться в сакральное пространство Церкви. Человечество век за веком катастрофически теряло духовность. Для патристики был необходим живой мистический и литургический опыт. Без него слепнет «око души» и иссыхает, как растение без корней, способность к непосредственному зрению духовного мира, которая у святых отцов называется созерцанием и которое возводит веру в степень достоверности.

Богословие перестало находить себе опору в человеческом сердце, и тогда схватилось как за спасательный круг за человеческий рассудок, - силу души, наименее пораженную грехом. Для богословия просто не было другого выхода. Когда понизился духовный уровень человечества (как мелеют реки во время засухи), то богословие призвало себе на помощь, бывшего слугу, а теперь союзника - рассудок, чтобы опереться на абстрактную систему. Здесь встала альтернатива: или жесткая аналитическая система, как решетка в окнах своего дома, или хаос мнений и широкое поле для теологических манипуляций. Компас истины управлялся сердцем; теперь он должен был управляться законами логики.

Хотя схоластика признавала сверхлогичность догматов, но в вопросах изучения метафизических предметов перешла на обычный рационалистический метод: абстрагирования, анализа и синтеза. Из внутреннего фактора человеческой души Бог стал внешним объектом исследований. Включенность в богослужение и молитвенная настроенность сглаживали отчасти эти противоречия. Но процесс секуляризации набирал силу. О Боге пишут в учебниках богословия с каким-то «мраморным» холодом, так, как можно рассуждать о философских построениях и умозаключениях, где сами слова Священного Писания воспринимаются как постулаты. И все-таки, схоластика, не имея корней в человеческом сердце, оставляла его свободным, как для добра, так и для зла. Человек мог личным подвигом развивать мистические интуиции своего духа, мог согревать свое сердце молитвой и, напротив, мог быть атеистом, выучившим логические схемы. По крайней мере, при схоластике человек понимал, во что он верит.

Теперь намечается новая волна, которую хотят назвать "патристическим возрождением", но оно не имеет под собой фундамента ни в жизни общества, ни в человеческом сердце, поэтому грозит превратиться в ревизию - в разрушение, без параллельного созидания. Нам безапелляционно объявляют: «Символические книги и катехизисы православной Церкви это подражание католической школе», и тут же начинается повторение того пути, по которому уже прошло протестантство. Схема заменяется субъективным исследованием, деспотизм логики сменяется анархизмом частных мнений (деспотизм Аристотеля – анархизмом «верующего» Диогена).

Господа «схоластоборцы» не хотят понять, что возвращение к патристике по заказу едва ли возможно. Менталитет современного человека стал другим. По сравнению с патристикой, схоластику можно представить в негативном виде, но почему- то, мало кто задумывается над вопросом: была ли схоластика действительно роковой причиной падения духовности, или же она была, так же, следствием этого падения? Разрушив жесткий регламент схоластических систем, не окажется ли ум современного богослова в состоянии «космической невесомости» или неуправимой «всеядности», не станет ли такая революционная «романтика»  борьбой против церковного Предания, а сама патристика для современников, чуждых духа святых отцов и, следовательно, понимания их творений, – только экзотикой и модой, а возможно, прелюдией к новому «богоискательству»?

Современный человек более отключен от патристики, чем от схоластики, и чтобы понять патристику надо изменить не только школьную программу, но жизнь и менталитет христианского общества и, прежде всего, самих богословов. Здесь нужна не реформа, не приказ с подписью и штампом, а аскеза, - иначе начнется манипулированиеименами и цитатами святых отцов, что без жизни в едином русле с ними, без внутреннего созвучия с их творениями, станет спором слепых о звездах.

Нам кажется, что под видом возрождения патристики, на самом деле, готовится суд, но не над схоластикой, а над самим православием, которого разорвут на клочки, как захваченное у противника знамя, и каждый, кто захочет, будет склеивать из них свою «творческую» картину «неопатристического неоправославия».