От католицизма к Православию, или от Православия к протестанизму?

Начнем с общеизвестного факта. Реформация началась в знак протеста против заблуждений и злоупотреблений вероисповедального и нравственного характера, ставших соблазном для западных христиан. Первые тезисы протеста и призывы, возвратиться к древней Церкви, можно было только приветствовать. Однако на деле все вышло иначе. Протестантизм вовсе не желал восстановить структуру древней Церкви, а напротив, разрушить ее остатки в католицизме.

Дух Православия - это дух соборности, в котором сохраняется Священное Предание; это принцип единства и любви, хотя бы в идеале. Католицизм, противопоставивший себя соборности, должен был опереться на насилие и превратиться в религиозную деспотию. На обломках прежней соборности католицизм построил монархию, напоминающую структуру Римской империя, во главе которой стоял цезарь - верховный жрец. Протестантизм, объявивший войну папской тиаре, оказался движением не от монархии к прежней соборности, а от монархии - к анархии.

Что-то подобное наблюдается в современном богословии, объявившем о необходимости ревизии вероисповедальных книг прежних столетий и возвращения к святоотеческому богословию, указывая на некоторые терминологические неточности, чаще всего происходящие из-за непонимания их метафорической формы. Современные обновленцы от теологии объявляют войну против мнимого католицизма, оккупировавшего Православие для того, чтобы под этим предлогом провести свои протестантские, разрушительные для Православия, идеи и привести православное богословие к той анархии и хаосу, которые царят в реформаторских конфессиях. Особую ненависть вызывают у обновленцев символические книги Православной Церкви, а также катехизисы и капитальные труды по богословию, в которых отразилось с наибольшей полнотой церковное Предание. На место вероисповедательных книг они хотят поставить свои собственные богословские интерпретации; а для того, чтобы создать видимость Православия - снабдить их десятком специально выбранных цитат из патристики, при этом каждая цитата сопровождается криками: "Вернемся от католической схоластики к святым отцам!", но на самом деле это поворот от соборности к протестантскому субъективизму.

Вероисповедальные книги это вовсе не цитатники, а систематизированные принципы, вернее идеи, которые служили основанием для церковного учения в продолжение почти двух тысяч лет, и делали Церковь тождественной себе самой на протяжении всего ее исторического бытия. Предание не складывалось из творений Святых Отцов, а находило себя в них как в форме выражения. Для Православия представляет одинаковую опасность, как игнорирование патристики, так и другая крайность: приписывание каждому слову Святых Отцов значение совершенной истины. В последнем случае достаточно выбрать несколько цитат и на их основании построить новое здание теологии; при этом возможность варьирования этими цитатами почти безгранична. Однако мы видим, что между святыми были разногласия и полемики. Вспомним спор между святыми Иоанном Златоустом и Епифанием Кипрским, даже вселенские учители были не всегда согласны друг с другом. Так, например, святой Григорий Богослов упрекал святого Василия Великого за то, что он не высказывался о Духе Святом более четко и ясно. Соборные правила и постановления принимались далеко не сразу, а после продолжительных дискуссий, и каждое слово этих правил было проверено с большей тщательностью, чем ювелир проверяет свойства драгоценных камней и металлов. Святыми Отцами была произведена огромная работа не только в области богословия, но и в области археографии, филологии и философии, где участники собора исправляли и дополняли друг друга. Сам г-н Зайцев признает, что ариане старались обосновать свою ересь, используя фрагменты из творений почти всех доникейских отцов, разумеется, искажая их смысл. Такого же принципа держится учитель г-на Зайцева г-н Осипов, который хочет соборное мышление заменить индивидуальными изысканиями. Разумеется, г-н Осипов не настолько наивен, чтобы открыто объявить о ревизии всего православного учения, поэтому он прибегает к двойной игре: в некоторых лекциях выступает как убежденный защитник Православия и показывает увесистый кулак католикам и протестантам, и этим самым, расположив православную аудиторию к себе, начинает скрытую борьбу против Православия. Здесь следующий расчет: Если г-на Осипова обвинят в искажениях, то его ученики будут указывать на альтернативные высказывания и требовать, чтобы взгляды г-на Осипова рассматривались не изолированно, а в контексте всех его статей и лекций. Получается довольно неприглядная картина: мы говорим, что в коробке вместе с лекарством находится яд, а нам отвечают: "Вы говорите необъективно, вместе с ядом там находятся лекарства, поэтому обратите больше внимания на лекарства, а про яд забудьте"; между тем, как ад, смешанный с лекарством, превращает его в яд.

В догматике одна ошибка может стать началом ереси. Символы православных и полуариян внешне были схожи друг с другом и отличались только словами "единосущный" и "подобосущный", но эти слова были границей между двумя областями - духовного света и духовной тьмы. Монофизитство также апеллировало высказываниями Святых Отцов и было внешне схоже с православием, но термин "Одна природа во Христе" вместо "две природы" искажал всю сотериологию.

Один неправильный догмат может ниспровергнуть наше спасение. Я хочу привести один пример, может не совсем уместный, но который запомнился мне на всю жизнь. Бухгалтер крупного предприятия, составляя годовой отчет, забыл написать одну единицу, и эта ошибка в его расчетах превратилась в огромную сумму недостатка, причину которого он не мог никак найти. Отчаявшись, он застрелился там же, у себя в кабинете. Ревизия обнаружила не недостаток, а ошибку. И в богословии одна ошибка может превратиться в неизмеримое духовное зло, когда остальные расчеты казалось, были правильными. Впрочем, я не хочу сравнивать злосчастного бухгалтера с г-ном Осиповым. Во-первых, у него не одна, а десяток ошибок, во-вторых, я надеюсь, что после моей статьи он стреляться не будет и в этом отношении очень хорошо сделает.

Я хочу предупредить об одной опасности, которая в настоящее время является "троянским конем" протестантизма в воротах православных академий. Это критика древнехристианской сотериологии как искупительной Жертвы Христа, принесенной на Голгофе, и заменой ее, так называемой "нравственной теорией", которая имеет протестантское происхождение и преподносится как православное учение. Традиционное учение о искуплении стали называть юридическим как бы для того, чтобы приписать ему внешне правовой характер. Между тем в самом Священном Писании, особенно в посланиях апостола Павла, часто употребляется слово "искупил", то есть выкупил из плена, и другие термины, которых модернисты почему-то называют католическими. Надо сказать, что они делают очень дурную услугу Православию, путая учение древней Церкви с позднейшими схоластическими извращениями. Такие слова, как "искупление", "цена Крови", "жертва", могут и должны быть поняты в самом возвышенном смысле, как деяния Божественной любви, которое заменило нас на кресте Собой (“о распятой Любви” пишет святой Игнатий Богоносец в своих посланиях). Однако такие слова, как "искупление", "возмездие" и т.д. могут быть истолкованы в юридических понятиях, то есть материализированы, и этим самым опошлены. В традиционном богословии ясно и четко выступает идея о том, что жертва есть замена виновного невинным и добровольное восприятие на себя последствий чужого греха и преступления. Эта сотериологическая теория не устраивала модернистов, потому что она мешала им обойти Голгофу окольными путями и развить свое учение о всеспасении, то есть спасении без Крестной Жертвы Христа. Не терминологическая нечеткость, на которую они несправедливо ссылаются, а именно идея жертвы и спасение через жертву были для них неприемлемыми. Поэтому возникла другая сотериологическая теория, так называемая нравственная теория, которую путем натяжек хотят назвать "истинно-православной^". Эта теория заключается в том, что воплощение Христа имеет два спасительных следствия, а именно, Христос, взяв на себя человеческую природу, уже этим самым исцелил ее, а всей Своей жизнью дал нам пример Божественной любви, которой мы должны подражать. При этом Голгофа рассматривается как заключительный аккорд земной жизни Христа, как последний акт драмы, в которой катарсис (очищение) зрителей достигает наивысшей точки напряжения. Но тайна Голгофской Жертвы, ее метафизическое значение, ее отношение к человечеству фактически исчезает. Для нравственной теории Голгофская Жертва является впечатляющим событием, но и без нее можно обойтись, так как здесь главное пример, а не Жертва, а если понятие о Жертве сохраняется, то оно переносится на всю жизнь Христа.