Православие и схоластика

Современные модернисты стараются противопоставить схоластику патристике (учению отцов) и обвиняют православное учение последних веков в восприятии католической теологии, называя это мнимое влияние броскими словами: «католическое пленение», «теологическая оккупация» и т.п. Они умышленно путают схоластику с софистикой (отрицанием объективной истины и словесной эквилибристикой, посредством которой можно доказать или отрицать все, что угодно), подменяя эти два противоположные друг друга понятия.  

 

Чтобы разобраться в этом вопросе необходимо знать принципиальную разницу между схоластикой католического Запада и православного Востока. Схоластика в Западней Европе расцвела пышным цветом после того, как Римский патриархат откололся от ствола Вселенского Православия. Всякий раскол трагичен по своим последствиям прежде всего тем, что лишается благодати Духа Святого, обещанного Господом Единой Церкви – «столпа и утверждения истины», хранительницы Его обетований. Церковь – это невеста Христова, предмет вечной любви Божества. 

 

Члены раскольничьих и еретических обществ, лишаясь благодати, действующей в Церкви, неизбежно деградирует от духовного к душевному. Душевная имитация духовного может быть красочной и впечатляющей, может поражать воображение, пленять рассудок, наполнять мечтательностью разум, может создавать философские и теологические концепции, украшенные словесным орнаментом как триумфальные арки. Но эти душевные взлеты никогда не достигнут до неба; эти системы и концепции со временем обречены на разложение и гибель – как Вавилонская башня, которая рухнула под собственной тяжестью. 

 

Римский патриархат, не питаемый корнями Вселенского древа, лишился благодати и стал терять духовность, которая трансформировалась в душевность. Эта неконтролируемая, оторванная от Церкви душевность, проявила себя в грандиозных философских и теологических системах, в которых было вложено много блестящих мыслей, тонкой работы ума и  напряженных эмоций, но не было одного – благодати. 

 

Говорят, что схоластика – это торжество рассудка, но это не совсем так. Базисом для схоластики, его основанием и критериями оставались метафизические истины, но эти истины схоластика пыталась объяснить рационально и представить в некой логически безукоризненной системе. Однако западная схоластика пыталась интерпретировать Откровение через силлогизмы Аристотеля. В этом ее коренное отличие со схоластикой Востока, главной целью которой было собрать и расположить в определенных схемах богооткровенные истины христианства. Восточная схоластика была призвана для того, чтобы сохранить эти знания, приведя в систему не метафизику духовного мира, а его внешние ориентиры. Она ничего не доказывала, а только старалась показать и уяснить. Отцы Восточной Церкви в своих творениях пользовались терминологическим языком Платона, Аристотеля и отчасти стоиков, чтобы точнее выразить сверхлогичные метафизические истины. Но это употребление античной терминологии не превратилось в христианский платонизм. Попытки восточных теологов Иоанна Итала, Исаака Агрика и Сотириха – строить свои концепции на почве платонизма, – встретили не только отпор, но были осуждены Константинопольскими соборами.   

 

Учение Аристотеля, относящееся больше к дисциплине рассудка и логическим построениям, чем учению о Боге, как у платоников, не было особенно популярным на Востоке, хотя им пользовались, но осторожно. Преподобный Иоанн Дамаскин в своей книге «Философские главы» изложил аристотелевскую терминологию и категории, однако не буквально, а переосмыслив и приспособив их к христианской теологии. 

 

На Западе схоластика слилась с аристотелизмом. Здесь появилась порочная концепция о двух истинах: религиозной и научно-философской, которые представлялись параллельными и симметричными друг другу. Здесь прежний духовный потенциал Западной церкви переродился в душевный гносис, который стал развивать, уточнять и дифференцировать логические системы. Несмотря на декларативные заявления о примате веры над рассудком, рассудок, пытавшийся интерпретировать веру через логику, не мог сохранить свое прежнее место и стал спорадически проявлять агрессивность по отношению к вере. 

 

Аристотелизм в лице Фомы Аквинского был принят и как бы канонизирован в католицизме, а сам Аристотель у некоторых схоластов получил наименование блаженного. Но затем схоластика стала перерождаться в софистику и проявляться в теологии, как игра с силлогизмами и словесная эквилибристика. Популярные в то время философско-теологические диспуты стали походить на словесное фехтование рапиристов или на выступления жонглеров, которые хотят показать зрителям свое мастерство. Но это увлечение логикой в вопросах теологии вовсе не охватывало схоластику во всей ее масштабности, и к 13-14 векам на Западе наметилось возвращение к Блаженному Августину и другим святым отцам Церкви. 

 

Схоластикой широко пользовались не только католические теологи, но также реформаторы-протестанты. Например, Лютер упрекал Эраста Роттердамского в том, что тот в воспитании юношества придавал большое значение изучению древних языков, в ущерб изучению «спасительной схоластики». Цвингли, Кальвин и другие ересиархи в борьбе с католицизмом также пользовались приемами и методами схоластики. 

 

Что представляет собой схоластика? Это замена созерцательного мышления логическим, мистического восприятия – рассудочным, целостного – аналитическим, основанного на дедуктивно-индуктивном методе раскрытия. Здесь непосредственное созерцание предмета и  проникновение в его сущность через молитвенно-медитативную концентрацию заменяется  описанием свойств и действий предмета. Если в мистике Бог воспринимается прежде всего, как Личность непостижимая и неизреченная, как Абсолют, превосходящий все гностические категории, – то схоластика, не отрицая мистики, стремится выявить онтологические свойства Божества, упрощенно говоря, наименования Его энергий и расположить эти свойства в определенной системе, образно говоря, по ним, как по пунктирам, начертить лик Божества.

 

На Востоке схоластика имела, прежде всего, охранительную роль:  задачу сохранить истины Откровения от агрессивной и все более нарастающей секуляризации. Это было похоже на возведение дамб, чтобы предохранить прибрежные города от наводнения. Надо сказать, что на Востоке среди богословов не было увлечения философией в такой форме, как на Западе, то есть философия не превращалась в «искусство ради искусства»;  ни один из святых или даже крупных богословов последних веков не выступал в роли каскадера логики, который устраивал бы из нее интеллектуальное шоу. 

В Византии после осуждения платонизма, в частности учения о идеях, как живых существах и творцах видимого мира, между теологией и философией наметилось расхождение. Философы в последний период истории Византии, переживавшие политическую агонию своей страны, обращали взоры в прошлое – к античной Элладе, и тайно склонялись к язычеству, видя в нем один из атрибутов ее прежней славы (мистрийский союз, просуществовавший до самого падения Византии). 

 

Схоластическое обучение в школах на Востоке появилось на несколько веков позже, чем на Западе. К этому времени Запад накопил значительный материал в смысле систематизации богословия и схематизации учебного образования. Восточные богословы воспользовались этим, как в свое время святые отцы – античным наследием. Но они взяли из схоластики преимущественно то, что принадлежало еще неразделенной Церкви. В некотором смысле Запад отдал Востоку то, что некогда забрал у него.