Кому мешает Святой Дионисий?

Когда флагманский корабль – гордость британского флота – был потоплен германской подводной лодкой, то премьер Англии Черчилль отозвался на это событие двумя словами: “Потопите “Бисмарк” ”. Приказание было исполнено. “Бисмарк” - самый большой немецкий линкор, опустился на дно, и честь Англии была восстановлена.

На заре реформации в теософских кругах, свивших свое гнездо в самом сердце Италии, раздался призыв: “Потопите Дионисия”. Первым, кто взялся исполнить это, был Эразм Роттердамский, выражаясь в манере г-на Осипова “протестант до Лютера”. Почему теософы и реформаторы всех мастей питают непреодолимую ненависть к Дионисию Ареопагиту? Почему вокруг него создался какой-то заговор клеветы и дезинформации? Почему эти люди стараются доказать, что Дионисия вообще не существовало с такой настойчивостью, как их собратья – атеисты хотели доказать, что не было как реального исторического лица Иисуса и Назарета, а Евангелие – клубок мифов позднего происхождения? Наверно только два лица во всей истории вызывали такую огромную волну протеста и отрицания, как Иисус Назарянин и Дионисий Ареопагит. Разумеется, это несравнимые величины, но в чем-то Ареопагит сильно досадил врагам Иисуса.

Произведения Дионисия Ареопагита были опубликованы, как бы открыты на одном из униональных соборов (VI век), безрезультатно пытавшихся примирить диофизитство и монофизитство. Монофизиты представили творения Дионисия – то, что называется “Ареопагическим корпусом” – участникам собора. Почему они это сделали, неизвестно, может быть как дружелюбный акт по отношению к православным и византийскому правительству, а может быть как свидетельство о том, что они сохранили для церкви это неоценимое духовное сокровище? Только один участник собора с православной стороны еп.Евгений выразил сомнение, и то не в авторстве Дионисия, а в том, что рукописи, хранившиеся у еретиков, могли быть подвергнуты интерполяции (вставкам, искажающим текст).

Однако исследование этого вопроса участниками собора подтвердило подлинность творений Дионисия. Нужно знать, с какой тщательностью византийские богословы исследовали каждую рукопись. Какую огромную филологическую и историческую работу производили прежде, чем принять ее, тем более это относилось к рукописям, представленным еретикам. Эти свидетельства были настолько убедительны, что “Ареопагический корпус” был принят всем православным миром. Правда, было одно исключение. Последователи Апполинария (IV век) хотели приписать авторство одной из книг “О церковной иерархии” этому еретику, но неудачно.

Максим Исповедник доказал, что учение св. Дионисия Ареопагита тождественно учению отцов апостольского века и не имеет ничего общего с апполинаризмом. Можно сказать, что ни один богослов после трех великих каппадокийцев, не оказал такого мощного влияния на христианское богословие, особенно на мистическое богословие, как св. Дионисий Ареопагит. “Потопить Дионисия” – это, значит, дискредитировать все византийское богословие – от Максима Исповедника до Григория Паламы, а также, что осталось, как осколки, в западной теологии. Это, значит, насмеяться над Максимом Исповедником и Иоанном Дамаскиным, а также над западными схоластами и Фомой Аквинским (мы говорим в том значении, в каком они зависят от Иоанна Дамаскина и Михаила Псёла).

В общем, получается безобразная и по-своему жуткая карикатура: ловкий вор апостольского имени обводит вокруг пальца восточных и западных богословов. Философы, создавшие великие логические системы, не догадываются, что никакого Дионисия не существовало, и проявляют наивность маленьких детей. Великие мистики своими глубокими духовными интуициями не почувствовали, что под именем Дионисия скрывается лжец или душевнобольной визионер, а приняли подделку и суррогат как духовный опыт Церкви, как тайновидение учеников апостола Павла. Вывод ясен: таким людям нельзя доверять! Если безымянный автор Ареопагитик – визионер, то ссылки на визионера в творениях отцов Церкви как на высокий авторитет в продолжение столетий могут вызывать только улыбку или чувство сожаления о слепоте тех, кого так легко обманули; а это значит, что святые не обладают духовной проницательностью, церковное Предание ложно, согласие святых отцов об авторстве святого Дионисия не что иное, как лепет наивных детей.

Но этим не исчерпываются последствия антидионисиевской критики. Теперь протестант может сказать: “Посмотрите на православных, насколько они беспринципны: священник в храме молится св. Дионисию и совершает службу в день его памяти, а профессор богословия в духовной академии говорит о том, что Дионисия как автора “Ареопагитик” нет, это только “мифологическое лицо”. Кто же лжет: Церковь или академическая профессура? Если Дионисий псевдо, то значит, стоящие в храме люди молились пустоте. Даже больше, молиться несуществующему – это, значит, молиться “отцу всякой лжи”. Если бы православные были бы принципиальны, то они изъяли бы службу святому Дионисию, объявили невеждами тех богословов, которые ссылались бы на “Ареопагитики”, объявили творения Ареопагита апокрифами. А если права церковь в своей литургике и предании, то выгнали бы метлой тех, кто порочит святых кличками “псевдо”, что значит “лжец” …”

Но и не в этом главная цель дискредитации св. Дионисия, а в другом. Теософы хотят уравнять все конфессии и все религии, ввести в богословие принцип релятивизма – относительности, и плюрализма – множественности истины. Религия должна стать адогматичной и затем выродиться в экзистенциональный эмпиризм, т.е. в темные и бессодержательные мистические ощущения, где по сути дела отсутствует сам объект религии и связь с ним. Истина едина, проста и монодоистична, но божественная истина, будучи абсолютной, не может быть воспринята человеческим сознанием адекватно и синтетично.

Религиозный опыт, основанный на объективном опыте Церкви, включает человека в поле вечных божественных энергий, дает душе уверенность в единственности божественной истины, однако в области человеческого слова единство и единственность дробятся и передаются через антиномии – внешне противоречивые утверждения, которые зависят от ограниченности самого человеческого разума – субъекта познания. Целостное восприятие не может быть выражено словом; оно сменяется дробным и аналитическим описанием свойств и проявлений. Теософы, спекулируя на неизбежных словесных антиномиях, хотят объективировать эти антиномии и включить принцип диалектики в бытие Самого Божества, при этом “все становится истиной” и в тоже время истина исчезает, т.е. сама истина перестает быть единой и монодоистичной и превращается в бесконечное число относительных истин. Все становится одновременно и “да” и “нет”.

Душа диалектики – это учение о тождестве противоположностей. Пантеист Эйнштейн, обосновавший принцип релятивизма в физике, выразил это в следующей формулировке:“Бог и демон – равные величины, только с различными знаками “+” и “-”. Мечта современных теософов- диалектиков обосновать тождество Бога и сатаны, сделать предметом своего культа некое Бого-сатанинское существо как всеединство противоречий, как всеприродность всего существующего. И здесь, на пути к сатанинской диалектике, начало которой скрыто в глубине веков, этапами является неоплатонизм, теософия Бёмэ и диалектика Гегеля, встретило препятствие в богословии святого Дионисия Ареопагита, а именно в его умозрительном методе примирения и сгармонирования антиномий в понятии о сверхкатегориальном бытии и свойств, присущих Богу.

В философии этот метод принято называть диалектическими негациями, поэтому мы условно употребляем этот не вполне точный термин. Вот простейший пример диалектической негации: 1) Бог есть существо; 2) Бог не есть существо, так как существами называются Его творения; 3) Бог есть сверх – существо. Здесь “да” и “нет” не противоречит друг другу, не сосуществуют “параллельно” друг с другом, а превращаются в высшее “да”, в “да” сверхкатегориальности. Здесь упраздняется принцип релятивизма, и догматы принимают степень высшей устойчивости – сверхстепень абсолютной истины. Богословски и философски бороться со святым Дионисием теософы не решались.