Вопросы и ответы: Богословские вопросы

Валерия! Мое отношение к сочинениям покойного архимандрита трудно определить и обобщить в дискурсивных понятиях. Его книга «Старец Силуан» имела большое значение для первых шагов моей духовной жизни и за это я сохраняю личную благодарность к нему. Я считаю его труды выдающимся явлением в богословской и аскетической литературе нашего времени, тем более теперь, когда на книжный рынок хлынула масса макулатуры под броскими названиями.

Я все таки хочу объяснить вам, почему я, читая книги о.Софрония с интересом к ним и уважением к личности самого автора, все таки проявляю некоторую осторожность и даже критичность. Это вовсе не отрицание, это нечто другое. У каждого человека своя индивидуальность, свое восприятие духовной жизни, свой стиль мышления и языка; поэтому здесь главное - общие принципы, а различия и разногласия могут быть вызваны субъективными причинами.

Мне кажется, что архимандрит Софроний не всегда точно интерпретирует старца Силуана, но я вполне допускаю, что сам могу ошибаться и неточно интерпретировать некоторые мысли и заключения архимандрита Софрония. Самое основное в моем разногласии с архимандритом Софронием то, как он пишет о генетическом и мистическом единстве Адама и всего человечества. Против этого антиномичного и в тоже время онтологического образа я не могу возразить ничего – такой образ часто присутствует в гимнографии, но вывод, который он делает, а именно о спасении не потенциальном, а универсальном, всеобщем, обязательном через Жертву Христа, мне кажется скрытой формой оригенизма, как бы его эхом.

Мы не должны молиться о том, что не возможно; а молиться о спасении вне Христа мне кажется противостоянием всецерковной сотериологии. Спасение вне Христа, без Христа и против Христа не возможно. Это или отрицание значения Голгофской Жертвы, как единственного средства спасения, или же отрицание необходимости воли человека в деле его спасения, то есть нивелирование человеческой личности. Это также не соответствует понятию о Страшном суде, как конечной дифференциации добра и зла. Если бы было возможным спасение человека без самого человека, тогда существование ада, даже временное, было бы не реалией, о которой говорит Сам Христос, а фикцией, педагогическим приемом, недостойным Божественной Истины.

Мы можем молиться об облегчении загробной жизни людей, именно об облегчении, а не спасении, как единения с Христом; при этом дифференциация добра и зла остается. Логос Христа есть Логос разъединяющий духовный свет от духовной тьмы («Я принес не мир, но меч»). А логос Гераклита – это логос объединяющий, но такое единство синкретично. Добро и зло не могут быть интегрированы, поэтому внешнее теософское единство разъедаемо глубокими внутренними противоречиями; оно ведет к распаду. Единство Христа и Люцифера (розенкрейцерство) не возможно, там изменяется Сам Христос, вернее исчезает Христос.

Учение о апокатастасисе объективно ведет к учению о перевоплощениях, где становится ненужным Сам Христос. Разумеется, архимандрит Софроний не делал таких выводов, но я говорю о предпосылках – не о растении, а его семенах (См. Архимандрит Софроний «Духовные беседы» том второй, беседа третья). В той же книге – беседа восьмая – Софроний пишет: «В чем задание? – в том, чтобы мы мыслили так, как мыслит Бог, чтобы мы видели вещи так, как Сам Бог их видит». В моем понимании это перманентное состояние богодухновения, мысль, которая для меня совершенно не приемлема.

Человек, какой бы святости не достиг, каким бы саном не был облечен, не может стать гарантом истины. Истину хранит Церковь, а определяет ее собор, с последующей церковной рецепцией. В подобных выражениях о.Софрония я вижу горячую эмоциональность и гностичность интеллигента, в лучшем случае расплывчатость и неточность выражений. При всем этом я чувствую уважение к архимандриту Софронию и считаю, что негативное отношение некоторых модернистов к его трудам вызвано не их недостатками, а, напротив, именно их достоинствами.

Помоги вам Господи. Взаимно прошу ваших молитв.