Вопросы и ответы: Общие вопросы

Мария! Чтобы ответить на ваш вопрос, надо написать целую книгу, что, очевидно, не по моим силам. Если же вы просите кратких характеристик в нескольких словах, то постараюсь написать свое личное отношение к этим философам.
Соловьев – реаниматор Платона, который был изгнан из богословия в 11 веке на поместных Константинопольских соборах. Вот анафематизма на платонизм: «Анафема тем, кто принимает идеи Платона за действительность». Соловьев не только принял учение Платона о идеях, но развил их в учении о женственной стороне Божества Софии, которую представляет как некое теокосмическое существо. В теологии Соловьев – гуманист; для него богочеловек – это богочеловечество. Его учение о всеединстве и единосущии представляет собой уклон от теизма к пантеизму; а в практической сфере, это всеединство принимает у него форму униатства между конфессиями и религиями, вплоть до оправдания язычества. Соловьев в свое время увлекался спиритизмом, страдал алкоголизмом, и поэтому его мистика приняла демонический характер. Его книга «О смысле любви» является попыткой ввести в христианство идеи шактизма.
Бердяев – протестант в Православии, для которого критерием истины является свое собственное представление об истине. Этим субъективизмом и индивидуализмом окрашено все его творчество. Его оскорбляет мысль о том, что человек должен пройти путь борьбы с собой и через рабство Богу освободиться от рабства страстей. Он хочет сразу прыгнуть на ступень сыновства, и поэтому его свобода носит антихристианскую направленность. Во времена атеистического мракобесия антирелигиозным агитаторам рекомендовалось пользоваться сочинениями Бердяева для дискредитации Церкви. Бердяев является одним из предтеч христианского экзистенциализма, где Божество и человек меняются своими местами. Протестанты высоко ставят анархическую теологию Бердяева; ему посвящены научные степени престижных протестантских университетов. Владимир Лосский, в общем, православный богослов; особенно значима его борьба с ересью софиологии. Наиболее известны его две книги: «Догматическое богословие» и «Мистическое богословие». Но он пытался найти Православие там, где его нет – в сочинениях Эригены и Мейстера Экхарта, субъективно интерпретировал их пантеистические воззрения, и тем самим завел читателя в экуменическое «бездорожье».
Лосев – замечательный эрудит по истории философии, который собрал много ценного материала из первоисточников, но его собственные воззрения – аморфны и туманны. Он так много говорит, что перестаешь понимать – о чем он говорит. Особенно это касается его рассуждений о символе, который из связующего посредника оказывается универсумом, пронизывающим все мироздание. Желание, найти материальный или философский субстрат религии, завел Лосева в лагерь имяславия.
Что касается Ильина, то это «меченосец» Православия, более цельная и прямая личность, чем выше перечисленные лица. У него есть книга «Основы духовного опыта», которая мне кажется плодом рассуждений, а не личным опытом, но, возможно, для философа эти два понятия сливаются. Мне кажется, что он недостаточно обращает внимание на метафизические корни греха, и поэтому, понятие «зла» иногда заменяется у него понятием «злых людей», как носителей агрессивного зла. Но, вообще, он – крупное явление богословия 20-го столетия.
Священник Павел Флоренский – «верующий декадент» в богословии. Он безукоризненный стилист, и пытается писать задушевно даже философские пассажи, но его эмоциональность носит рассудочный характер. Его внешность – лицо и сгорбленная фигура – больше похожи на египетского жреца, чем на православного священника; в его глазах какая-то мертвящая, непроницаемая глубина, присущая оккультистам. В своей книге «Имена» он пытается построить целую систему астрологических типов, только привязывая их вместо звезд к именам. Если Соловьев хотел создать новый вариант христианского платонизма, то Флоренский тяготеет к гностицизму. В его творениях можно уловить ряд тонких психологических наблюдений и интуитивных проникновений в суть описываемых им религиозных явлений, но это неожиданные лучи света, которые, вспыхнув, – снова гаснут. Он обладает огромной эрудицией и чувствует его давящую тяжесть, но не может вырваться из ее плена. Он более убежденный имяславец, чем Лосский. В имяславии он видит способ овладеть какой-то каббалистической энергией Имени Бога, и там находит источник своих творческих вдохновений. Флоренский пытается христианизировать Софию Соловьева, отождествляя ее то с Церковью, то с Девой Марией, то абстрактной идеальной человеческой душой. Свой главный труд «Столп и утверждение истины», он декларирует как мост, который может привести современных людей к пониманию святых отцов; но на самом деле, эта книга отводит людей к гностицизму, с его темными фантазиями.
Булгаков – последний крупный представитель т.н. религиозных мыслителей 20-го столетия. Надо сказать, что в нем философ съел богослова, а общественный деятель – священника. В философии он похож на бульдога, который хватает противника мертвой хваткой, а в теологии – на человека, идущего по зыбкой почве. Булгаков довел учение Соловьева и Флоренского о Софии до тринитарной ереси, возведя Софию в четвертую ипостась Троицы. Теперь о Розанове. В Библии написано: «Змей был самым мудрым из зверей». Розанов похож на лирически настроенного, задумчивого змея, который кусает и врагов и друзей, так что не знаешь – на кого и когда он нападет. Но некоторые высказывания Розанова подобны прозрениям, поэтому, хоть и опасно, но интересно послушать мудрость змея. Помоги вам Господи.