Вопросы и ответы: Общие вопросы

Максим! Сложность поставленного вами вопроса заключается в том, что термин «природа», как сущее, определяемое своими органическими и неизменными свойствами, не всегда употребляется однозначно. Поэтому в некоторых философских системах понятие природы отличается от понятия субстанции. Человек состоит из двух субстанций: души и тела; однако эти субстанции входят в единую природу человека, и как раз единая человеческая природа рассматривается в христологии. Эта природа, с момента своего существования, воипостазировалась в божественную Ипостась Сына Божьего и стала соединена неслитно и неразлучно с Божественной природой. Синоним Православия – диофизитство (двухприродность). Что касается «искорки Бога» и тварного существа, то здесь под искоркой надо подразумевать не божественную эманацию, а душу или дух человека, который творится вместе с телом.
Выражение Франка «иное соединение природ» кажется, следовало бы заменить «соединением иных природ». У человека сотворенная субстанция души соединена с сотворенной субстанцией тела в психо-физическую монаду, а у Христа Божественная несотворенная природа соединена с сотворенной природой человеческой плоти.
Что касается преподобного Иоанна Дамаскина, то он говорит о трех естествах в несколько ироническом тоне: например, в теле человека можно выявить еще две природы – мяса и костей. Вообще, без необходимости дифференциация понятия природы не производится.
Что касается понятия добра, то здесь произвела путаницу, так называемая «нравственная теория спасения». С ее позиции добро тогда добро, когда делается по чувству любви. Святые Отцы рассуждали по-другому: добро, сделанное из-за страха – тоже добро, это узда для страстей, и когда человек из-за страха перед божественным наказанием борется с грехом, то это добро становится путем к спасению. Обузданные, и в какой-то мере связанные страхом греховные страсти, отступают и дают в душе место для действия благодати, а благодать дает опытное познание того, как благ Господь. Тогда человек опытно понимает, ради чего он трудится – и эта степень наемника спасительна, так как требует от человека контроль над своими мыслями и желаниями, чтобы получить награду. А третья ступень – это добро, ради любви к Богу.
Меня возмущает, когда отпетые эгоисты, которые вообще не понимают, что такое добро и живут ради удовлетворения своих страстей, начинают богословствовать и философствовать, что такое любовь по апостолу Иоанну, и апостолу Матфею, заявляя о том, что трудиться и делать добро ради будущих благ (в которые они не верят) - это дело недостойное христианина, а торговля и товарообмен.
Аскетизм это тоже любовь к себе, но любовь правильная, - это любовь к своему бессмертному духу, который надо отвоевывать от плена душевно-телесных страстей. Христианский аскетизм учит, что когда человек очищает свой дух от греха путем упорной борьбы со своей самостью, тогда он может принести действительную пользу другим. Поэтому люди, уходившие в пустыню ради будущих благ, были не менялами, а благодетелями человечества. Добро, какое бы оно не было, награждается Богом, особенно милосердие. Добро, сделанное не ради Бога, а из-за сострадания и жалости к человеку, подводит к любви Богу, но само по себе, оно еще не спасает. Сотник Корнилий, будучи язычником или прозелитом, делал добро, и за это к нему был послан апостол, но без крещения и веры в Христа, одним своим добром, - он спастись не мог бы.
Что касается примера самарианина, то не буду останавливаться на толковании этой притчи (самое авторитетное из толкований находится в Синаксаре), напомню только, что самарианка – его соплеменница, беседовавшая у колодца с Христом, стала христианской мученицей Фотинией, и приняла смерть со своими сыновьями. Будем надеется, что милостивый самарианин окончил жизнь христианином, потому что, по иерусалимскому преданию, это притча – действительное событие.
Непонятно, что значит «добро есть лишь гранью божественного существа». Мне кажется, что это жеманная игра слов, которыми занимались философы и богословы парижской школы. Может вы хотите сказать грань трансцендентного и имманентного в Божестве? Но здесь дело идет не о грани, а о модальности. Вообще философы полезли со своими категориями и различными - измами не туда, куда нужно. Большинство из них и богословами не стали и философами перестали быть. Они исподтишка пользовались арсеналом античного гностицизма и тем самым засоряли у людей православное сознание.
Богословие постигается не ментальной дискурсией, а молитвой и аскетикой, поэтому перед богословом должен стоять гносеологический вопрос: каким путем расширить кругозор своего духовного познания и сделать само познание монолитным.